Выдержки из автобиографии Айенгара

Большинству людей практикующих йогу известен человек под именем Б.К.С. Айенгар. На сегодняшний момент, это, наверное, самый "раскрученный" йог современности. Не поймите меня неправильно, я с большим уважением отношусь к этому человеку и к деятельности, которой он продолжает заниматься в свои 96 лет (на момент 2014 года).
В направлении йоги, которое так и называется "Йога Айенгара", повсеместно используются различные ремешки, подкладки, "кирпичики" и тд. Средства для помощи людям, у которых очень большие ограничения в уме, а соответственно, и в теле. Конечно, до некоторой степени, это правильно, если не доходит до абсурда.
Кстати, примечательный факт: когда Айенгара спросили о том, какую йогу он преподаёт он ответил, что не знает никакой "йоги Айенгара", а преподаёт и занимается хатха-йогой.
К сожалению, из тех людей, которые считают себя последователями Айенгара мало кто знает через какие аскезы ему пришлось пройти, чтобы добиться тех результатов о которых известно ( статистика после общения с адептами).
Книга, отрывки из которой мы приводим, в самом начале моего Пути в Йоге помогла осознать некоторые моменты, а именно: с какой бы кармой ты не родился, в твоих руках её изменить, нужно только иметь волю и постоянно прикладывать усилия.
Очень надеюсь, что такой вариант жизнеописания Айенгара, написанный им самим тоже поможет кому-то что-то понять...
Преподаватель клуба oum.ru Косарев Роман

(отрывок из книги "Автобиография. Объяснение йоги" Б.К.С. Айенгар)

А теперь я расскажу пару забавных историй. Как-то раз в 1935 г. нашу йогашалу в Майсуре посетил В. В. Сринивас Айенгар, известный судья по уголовным делам мадрасско­го Высокого суда, который хотел поговорить с моим гуруджи о йоге и посмотреть показ. Учеников по очереди проси­ли выполнить определённые асаны.

Когда очередь дошла до меня, гуруджи попросил показать хануманасану, потому что знал, что старшие ученики не станут выполнять её. По­скольку я жил у него, он знал, что я не смогу ослушаться. Я подошёл к нему и прошептал ему на ухо, что не знаю этой асаны. Он сразу же встал и велел мне вытянуть одну ногу перед собой, а другую за спиной и сесть с прямой спиной это и есть хануманасана. Чтобы не выполнять эту очень трудную асану, я сказал ему, что у меня слишком тугие трусы, чтобы вытянуть ноги. Трусы назвали тогда хануман кадди. Портные шили их так плотно, что под них в пах нельзя было просунуть даже пальцы. Такие трусы одевали борцы потому что противник не мог ухватить ткань. Эти кадди резали кожу, оставляя постоянные следы и изменяя в этих местах цвет кожи. Чтобы избежать этой пытки и, зная что я не могу выполнить эту асану, я и сказал гуруджи,что кадди слишком тугие. Вместо того, чтобы принять на веру мои слова, он велел одному из старших учеников, С. М. Бхату (который позднее преподавал йогу' в Бомбее) принести из кабинета ножницы и обрезать трусы с обеих сторон, а за­тем велел мне выполнить асану. Поскольку я не хотел стать объектом его гнева, я уступил его желанию и вошёл в асану, но с разрывом подколенного сухожилия, которое зажило лишь через годы.

В 1938 г., когда я был в Пуне, туда приехал гуруджи. Мои ученики в доме Агнихотри Раджвада устроили лекцию на тему мимансы и йоги. Во время показа он попросил меня выполнить кандасану. Я знал это название, но никогда не пробовал войти в эту асану, поскольку от нее у меня болели лодыжки, колени и пах. Я сказал, что не знаю этой позы, на что он ответил: «Поднеси обе стопы к груди, как будто де­лаешь ногами «намаскар»». Уже вкусив свободы, я нашёл в себе мужество сказать ему, что не могу сделать этого. Он вспылил и на нашем языке (тамильском) сказал мне, что я подрываю его авторитет и позорю его, когда на нас смот­рит столько людей. Что ж, как обычно, я уступил его гневу и с большим трудом выполнил асану, чтобы спасти его честь. Но мой вынужденный показ оставил мучительную боль в паху. Когда же я сообщил об этих болях ему, он сказал, что я должен учиться жить с ними. Короче говоря, когда я был учеником, методы обучения моего гуру были таковы, что мы должны были представлять любую асану по его перво­му требованию без всяких возражений. А в случае отказа он оставлял нас без пищи, воды и сна и заставлял массиро­вать себе ноги, пока он не успокоится. Если же наши паль­цы прекращали передвигаться, у нас на щеках оставались следы от его сильных рук.

Кто-то просил меня рассказать о моих физических бо­лях. Несмотря на сильные боли, я горячо и непреклонно ос­ваивал и практиковал йогу. В этом заключалась красота моей практики. Для уменьшения болей я приносил с улицы большие, тяжёлые камни и клал их себе на ноги, руки и го­лову. Но даже после многочасовой ежедневной практики я не мог правильно выполнять асаны. На лице у меня отра­жались уныние и беспокойство. Из-за туберкулёза лёгких напряжение было для меня невыносимым. Я был таким ра­хитичным, что на груди у меня можно было без труда пере­считать все рёбра. Никаких мускулов у меня не прогляды­вало. Естественно, что для студентов колледжей моё тело было предметом насмешек. Смотря на меня, они говорили, что йога не развивает мускулатуру. А, поскольку я не хо­тел, чтобы они знали о моих болезнях, я ничего не объяснял им. К сожалению, все мои ученики были здоровее меня, по­этому шутки на мой счёт были естественны для них. Я упор­но продолжал свою практику и ежедневно посвящал по десять часов освоению искусства йоги.

В 1941 г. я приехал в Майсур и обратился к гуруджи с просьбой обучить меня пранаяме. Но зная о болезни моих легких и слаборазвитости моей груди, он ответил, что я не гожусь для пранаямы. И всякий раз, когда я подходил к нему с этой просьбой, он отвечал то же самое. В 1943 г. я вновь на несколько дней приехал в Майсур.

Поскольку я жил у гуруджи и уже знал, что он не будет учить меня пранаяме, я решил наблюдать за ним по утрам, когда он занимался пранаямой. Гуруджи практиковал пранаяму регулярно, всегда в одно и то же время по утрам, но никог­да не соблюдал регулярности в практике асан. По своему обыкновению он вставал очень рано, а моя сестра вставала поздно, поэтому никто не знал, что я слежу за ним. Я хотел увидеть, как он сидит и что он делает лицевыми мышцами. Я подглядывал из окна и очень внимательно следил за его движениями. Я тоже хотел научиться сидеть, вытягивать по­звоночник и расслаблять мышцы лица. Каждое утро я на­блюдал, как он настраивается, как корректирует своё поло­жение, какие делает движения, как опускает и закрывает глаза, как движутся его веки и живот, как поднимается грудь, в каком положении находится талия, как звучит и как течёт его дыхание. Скрупулёзно наблюдая за тем, что он делает, я поддался искушению, подошёл к нему и вновь стал смирен­но умолять его научить меня пранаяме. Но он сказал, что для меня нет возможности заниматься пранаямой в этой жизни. Его отказ учить меня стал тем толчком, с которого я начал практиковать пранаяму самостоятельно. Хотя я был настроен решительно, это оказалось не таким лёгким делом, как я думал. Я старался овладеть пранаямой так же упорно, как старался овладеть асанами. Несмотря на постоянные неудачи, неудовлетворенность и уныние, я с упорством про­должал практику пранаямы с 1944 года. Занятия праная­мой были сопряжены у меня с такими болями и напряжением, какие я испытывал в 1934 г. Состояние напряжения, уны­ния и беспокойства прекратилось лишь в 1962-63 гг. и не раньше, хотя все утверждали, что йога приносит равнове­сие. Я смеялся над подобными утверждениями и думал, что всё это чепуха. Беспокойство и уныние преобладали у меня десятилетиями. Поначалу я не мог выполнять дыхание с каким бы то ни было ритмом. Если я делал глубокий вдох, для выдоха мне приходилось открывать рот, поскольку я не мог выдыхать через нос. Если я вдыхал нормально, чтобы научиться глубокому выдоху, то не мог сделать следующий вдох из-за затруднённого выдоха. Я находился под посто­янным давлением и не видел причин этой проблемы. В ушах у меня звучали слова гуру о том, что я не подхожу для пранаямы, и это очень удручало меня.

Как истово верующий, ради пранаямы я ежедневно под­нимался ранним утром, но после одной или двух попыток опять ложился, думая про себя, что сегодня я не могу этого сделать, поэтому пробую завтра. Эти ранние подъёмы и пре­кращение занятий после одной-двух попыток продолжались годами. И наконец, однажды я решил выполнить хотя бы один цикл и не падать духом, пока не доведу его до конца. Затем после перерыва я с большим трудом перешёл ко второму цик­лу. На третьем цикле я обычно сдавался, потому что это было почти невозможно. Так моя практика протекала ежедневно, но заканчивалась неудачей. Тем не менее, лет через восемь- десять я всё-таки научился сидеть в течение часа с вытяну­тым позвоночником, занимаясь пранаямой. Многие могут не поверить, что у меня ушло на это столько времени.

Объясняется же это тем, что нагрузка, которую прихо­дилось брать на себя моему позвоночнику, когда я сидел с прямой спиной, была для него непосильной. Поскольку мой гуруджи всё время просил меня делать прогибы назад, позвоночник у меня отклонялся назад и в сидячем положении. Я не делал никаких наклонов вперёд и в течение многих лет часто избегал их, потому что для меня они были болезнен­ными. Этот спасительный путь открыл мне глаза для переосмысления и коррекции моих методов. Я понял, что прогибы назад дают подвижность, но не силу и устойчивость и начал усердно практиковать наклоны вперёд. Я решил овладеть всеми асанами, будь то выполняемые стоя, сидя или в перевёрнутом положении, скрутки, прогибы назад или стойки стойки на руках. Несколько лет я методично практиковал все асаны, чтобы укрепить позвоночник, который во время пранаямы подводил меня. Когда же я почувствовал в нём силу, я вновь вернулся к ежедневной практике пранаямы.

Не смейтесь, когда я говорю вам о своих усилиях. Я очень рано будил по утрам свою жену, чтобы она приготовила мне чашку кофе. Приготовив кофе, она обычно снова ложились спать. Как только я садился в пранаяму, и видел перед со бой образ шипящей кобры с открытым капюшоном, готовой к броску. Я будил жену, чтобы и она увидела ее! Но жена знала, что это лишь плод страха или галлюцинация. Позднее, когда я выполнял саламба ширшасану или любую другую асану, передо мной вновь мелькало видение этой кобры. И так продолжалось в течение нескольких лет. Удивительно, что она никогда не появлялась в то время, когда я не занимался йогой.

Я говорил об этом со своими друзьями и знакомыми, но они лишь начали называть меня сумасшедшим. Я нервни­чал и написал Свами Шивананде из Ришикеша, а также не­которым другим йогам, включая и моего собственного гуру. Йогов тогда было очень мало, их можно быть пересчитать по пальцам, и никто не ответил мне. Я несколько раз писал своему гуру и, хотя он регулярно отвечал на все мои пись­ма, он никогда не касался этой проблемы. Я думал, что они, вероятно, не сталкивались с тем, с чем пришлось столкнуться мне. Поскольку никто не стремился помочь мне, я перестал писать и докучать им своими проблемами, но упорно продолжал свои занятия. Каждый раз, когда я видел кобру, я будил жену и просил её сидеть рядом со мной и качестве моральной поддержки, чтобы смелее переносить свою не­рвозность. Это продолжалось от двух до двух с половиной лет, и в конце концов видение кобры с закрытым капюшо­ном во время моей практики прекратилось само собой.

Хотя мой гуру никогда не отвечал на мои вопросы, но, когда в 1961 г. он приехал в Пуну, он спросил меня: «Эй, Сундара, ты писал, что видишь кобру во время своей прак­тики. Ты по-прежнему видишь её?» Я ответил, что больше не вижу. Он опять спросил: «Она трогала или кусала тебя?» Я ответил отрицательно. Тогда он сказал мне, что он не пи­сал мне, потому что хотел услышать о моей реакции: «Так как она не трогала тебя и не набрасывалась на тебя, значит ты имеешь благословение йоги». А затем он рассказал мне о своём соученике, у которого была такая же проблема, как и у меня. Однажды он подошёл к их гуру и спросил его: «Госпо­дин, во время занятий мне являлась кобра, но сегодня она укусила меня, что причинило мне умственную и физическую боль». Гуру моего гуру, сказал этому ученику: «Если тебя укусила кобра, значит ты йогабхраштан (сбившийся с пути истинного)». Мой гуруджи запомнил это и сказал: «Ты бла­гословен, так как кобра не тронула тебя». И он велел мне с той поры бесстрашно продолжать практику йоги. После этого случая передо мной великолепным светом постоянно высве­чивался священный слог «Аум». Из-за этого ослепительного света АУМ мне было трудно ходить и ездить на велосипеде. Я спросил гуру и об этом, и он сказал, что мне очень повезло, что я вижу АУМ. Его поддержка окрылила меня, и я решил посвящать йоге как можно больше времени.

Прежде, чем закончить, разрешите мне рассказать о своих неудачах и о том, как я заново тренировал свой организм, чтобы возвратиться к своей йогической практике.

Поначалу мне очень нравились прогибы назад и стойка на голове, потому что это впечатляющие и внушающие ува­жение асаны. Из-за гордости такими достижениями я пре­небрегал простыми наклонами вперёд, поскольку они не впечатляли меня так же, как прогибы назад..

Хотя в 1944 году я умел выполнять все асаны, я не чувствовал реакции своего организма на их действие. В течение двух-трёх лет моя практика была поверхностной и по­спешной. И, хотя я делал асаны всё лучше, реакция по-прежнему оставалась вялой. Тогда я начал изучать каж­дую асану и понял, что я выполнял их в ущерб некоторым клеткам и волокнам, которые не затрагивались асанами. Одни части тела перенапрягались, тогда как другие бездей­ствовали и пребывали в оцепенении. Это наблюдение стало поворотным пунктом для моей гордыни. Я сказал себе, что бахвальство умением показывать прогибы назад погубило меня. Смирившись, я стал отдавать асанам всего себя и при их выполнении смотреть внутрь себя. Такое обращение ума вовнутрь, чтобы наблюдать за своими клетками в действии, омолаживало клетки и нервы моего организма. Так я про­должал вплоть до 1958 года, когда в любой асане я начал чувствовать головокружение и задыхаться. Это расстраи­вало меня, но, исполненный решимости, я пытался преодо­левать эти состояния и одышку, продлевая время пребыва­ния в асане, пока не чувствовал, что вот-вот потеряю сознание. Я советовался со своими старшими соучениками и с гуруджи, который рекомендовал мне снизить нагрузку в йоге, поскольку я семьянин и поскольку возраст берёт своё. Я не принял их советы и упорно продолжал практику. Де­лая те же асаны очень часто, но с перерывами для предотв­ращения головокружения и потерь сознания. На преодоле­ние этого препятствия у меня ушёл год.Так я непрерывно продолжал с 1958 до 1978 года. Моя практика была спокойной и приятной.

В 1978 г. после празднования моего 60-летия, гуру посо­ветовал мне больше посвящать время медитации и умень­шить физическую нагрузку. Я послушался его, и за три ме­сяца моё тело потеряло грацию и эластичность. И тогда я понял, что не стоит внимать словам тех, кого я уважаю, но у кого нет собственного опыта. Тело противилось, но креп­ла воля, желавшая преодолеть чинимые телом препятствия. Я начал заниматься по четыре-пять часов ежедневно. В июне 1979 года я попал в аварию на мотороллере, в которой по­вредил себе левое плечо, позвоночник и колени. Из-за этих повреждений я не мог поднять плечо и выполнять наклоны вперёд, скрутки и стойку на голове. Мне пришлось заново осваивать йогу с самых азов. Но не прошло и трёх месяцев после первой аварии, как я попал в другую, где повредил себе правое плечо и правое колено. Поскольку йога требует уравновешивания, обе аварии равномерно повредили мне тело, и моя практика опустилась на предельно низкий уро­вень. Чтобы возвратиться на уровень 1977 года, я старатель­но занимался с удвоенным усердием, уделяя особое внима­ние травмированным частям. Несмотря на то, что сила воли и нервов позволяла мне заниматься долгими часами, тело - увы - противилось. Но я не поддавался унынию. Благодаря настойчивости и постоянству за десять лет напряжённого труда мне на семьдесят пять процентов удалось восстано­вить результаты своей прежней практики. Надеюсь, я верну свою исходную форму. Если же у меня это не получится, то я хочу умереть, довольный тем, что до последнего дыхания делал всё возможное. Я говорю это с тем, чтобы вы разви­вали силу воли и упорство, которые позволят вам, не падая духом, добиться того же, что и я, и оставить этот мир с чув­ством радости, когда Бог позовёт вас назад.

Первое, что я делаю, вставая каждое утро в 4 часа, это пранаяма. Я спрашиваю себя, если бы я родился сегодня, каким был бы мой первый вдох? Именно так я каждый день начинал пранаяму. Всем вам может быть интересно, как дей­ствовал мой ум. Этот подход кое-чему научил меня.

Заниматься йогой я начал больным человеком: у меня не было сил стоять, лёгкие совершенно не расправлялись, а дыхание было очень затруднено у меня от природы. В та­ком состоянии я и начал практику асан. Затем обстоятель­ства вынудили меня заняться преподаванием йоги. А, по-скольку я должен был преподавать йогу, я должен был изу­чить её сам. Для этого мне пришлось разучиваться и пере­учиваться, чтобы звенья цепи изучения не кончались. И эта цепь тянется до сих пор.

Естественно, что в то время для меня было невозможно заниматься пранаямой, да и мой гуру не желал обучать меня ей. У меня была узкая и впалая грудь, и до 1942 года я вооб­ще не занимался пранаямой. Когда же в 1940 году мой гуру приехал ко мне в Пуну и я спросил его о пранаяме, он опи­сал её лишь в общих чертах. Но в юности я, скорее всего, и так не усвоил бы больше того, что он сказал мне. Он посо­ветовал мне глубокое дыхание, которое я и попробовал, но не добился в этом никакого успеха. Я не мог делать глубо­кий вдох и нормальный выдох. Глубокое дыхание было не­возможно для меня физически. А когда я спрашивал его, почему у меня это не получается, он отвечал: «Продолжай, и всё получится само собой». Однако, ничего не получалось.

Каждый день я вставал рано утром со страстным жела­нием сесть в пранаяму. Ещё в юности у меня была дурная привычка пить кофе, и я выпивал чашку кофе, чтобы про­мыть кишечник. Затем я садился в падмасану, чтобы начать пранаяму, но уже через минуту ум говорил мне: «Никакой пранаямы сегодня». Как только я подносил пальцы к нозд­рям, их внутренняя выстилка раздражалась, и я задыхался. Так, естественным образом я прощался на тот день с прана­ямой.

Так я продолжал и продолжал, не находя в этом ника­кой радости. Даже женившись, я будил свою ответственную и исполнительную жену, говоря, что мне надо заниматься пранаямой, и просил её приготовить чашку кофе. Она гото­вила кофе, а я тем временем ждал в постели. Когда кофе был готов, я чистил зубы, чтобы выпить его, а жена ложи­лась спать дальше. Затем, после того, как я сидел несколько минут, лёгкие уже не могли делать глубокий вдох и начина­ли сопротивляться. Подобным образом я попробовал вновь и вновь, но поверьте, моя практика пранаямы так и оставалась безуспешной.

'Затем я переходил к тратаке (сосредоточенному взгля­ду). На большой карточке я нарисовал чёрный круг с луча­ми, наподобие солнечного диска. Я говорил себе: «Раз уж я не могу заниматься пранаямой, то займусь тратакой». Не моргая, я пристально глядел в круг. Так моя пранаяма за­канчивалась тратакой. В книгах я читал, что тратака даст такие-то способности и такие-то способности. Я смотрел очень подолгу, но никакие способности у меня не проявля­лись. В конце концов из-за тратаки у меня возник диском­форт в глазах и в мозгу, и я прекратил её. Я даже знал йо­гов, у которых из-за тратаки развивалась дневная слепота.

Я пробовал выполнять пранаяму, которая называется удджаи глубокий вдох с глубоким выдохом, и, если у меня не получалось, переходил к нади шодхане, которую все называ­ли очень хорошей пранаямой. В 1944 году у меня появилась возможность поехать с женой в Майсур. Поскольку тогда она была беременна нашей первеницей, я отправился за благосло­вением к гуру, который был в то время мастером пранаямы.

Он никогда не занимался пранаямой в присутствии дру­гих людей и делал это в своей комнате, поэтому нельзя было увидеть, как именно он это делает. Но однажды он выпол­нял пранаяму в зале, и я видел, как он поднёс пальцы к носу. Это был единственный непрямой урок, который я получил у него.

По возвращении в Пуну я возобновил свои попытки. Из- за того, что в юности я переусердствовал с прогибами на­зад, я совершенно не мог сидеть так же прямо, как он. Если я садился прямо, у меня выгибался назад позвоночник, и сопротивляться этому не было сил. А без сопротивления я естественно не мог сидеть прямо, и пранаяма никак не по­лучалась. Я ничего не мог добиться в ней вплоть до 1960 года. Это был длительный процесс, но следует отдать должное балансу моего терпения и нетерпения. Другие бы уже давно сдались, но не я.

Каждое утро я добросовестно и неукоснительно подни­мался в четыре часа и садился в пранаяму. Просидев так две-три минуты, я открывал рот, чтобы глотнуть воздуха. Или, сделав пару вдохов, я должен был ждать несколько минут, чтобы сделать следующий глубокий вдох. И все это время я беспокоился. Если я не мог выполнять пранаяму в падмасане, то пытался делать её лёжа. После двух или трёх вдохов я чувствовал тяжесть в голове. Так я неуклонно пы­тался практиковать пранаяму, переходя от асан, выполняе­мых сидя, к шавасане. Все мастера йоги говорят, что, если вы не в настроении, то следует сделать пранаяму, и настроение улучшится. И только я утверждаю, что, если у вас плохое настроение или вы чем-то расстроены, то лучше не делать пранаяму. Благо­даря своим неудачам я узнал и кое-что полезное.

Иногда после двух-трёх вдохов я чувствовал себя очень бодро, а иногда у меня портилось настроение, возникала тяжесть в лёгких и напряжение в голове.

Мне дали книгу, написанную в 1800-х, где говорится: «Если положить на грудь пучок хлопка, то на выдохе он не должен дрожать». Прочитав это, я сделал такой выдох, но вообще не мог вдохнуть после него. В книгах описывался выдох, но ничего не говорилось о вдохе.

В 1946 году в Пуне я обучал Кришнамурти, и его теория пассивной бдительности напоминала мне выдох на пучок распушённого хлопка на груди, не колышущий его воло­кон. Он придумал новые слова, но они не изменили сути действия. Я начал делать вдох с такой пассивной бдитель­ностью. Вдыхая, я не чувствовал при этом прохождения воз­духа по ноздрям, но начинало громко биться сердце. Здесь я застревал, не зная, что делать дальше. Поэтому я начал с «мягкого» вдоха, при котором чувствовал, как воздух не­жно касается выстилки носа. Возникало ощущение прият­ного опьянения и покоя. Я решил, что, видимо, так и надо делать, и начал манипулировать межрёберными мышцами, пальцами на носу и т.д..

Это принесло волнительный аромат, и я стал учиться ос­торожно класть пальцы на нос, как это делал мой гуруджи, когда я видел его в 1944 году. До некоторой степени косвен­ным гуру был для меня и мой собственный ученик Иегуди Менухин, у которого я учился очень точно закрывать пальцами носовые проходы, хотя он и не знал, что я учился у него. Я наблюдал, как он действует пальцами во время игры на скрипке, как работают суставы его пальцев на струнах, как он берёт смычок, прижимая к нему кончик большого пальца, и как он зажимает пальцами струны. Это подсказа­ло мне, как надо подносить большой и остальные пальцы к носу, чтобы контролировать слизистые оболочки и следить за правильным прохождением воздуха во время пранаямы.

В 1962 г. я ездил в швейцарский городок Гштаад. В том году стояла очень хорошая погода. По своему обыкнове­нию, я вставал в 4 утра, готовил себе кофе и принимался за пранаяму. Однажды я с радостью ощутил аромат от вдоха, который был не слишком холодным, ни слишком тёплым. Возникли определённые ощущения, которые подсказали мне, как правильно делать вдох и выдох. И это первое чув­ство, которое я получил от практики пранаямы.

Как я уже говорил, я делал слишком много прогибов назад и мог даже пятнадцать минут оставаться в капотасане. Но вот однажды я решил делать наклоны вперед, такие как джану ширшасана, в которой я не мог оставаться и не­сколько минут. От напряжения в этих асанах у меня болели позвоночник и мышцы спины, и, делая наклоны вперёд, я не мог выносить этой боли, как будто меня били по спине кувалдой.

Но я решил, что если я научился делать прогибы назад, то должен научиться и наклонам вперёд. С тех пор я отвожу для наклонов вперед специальный день, и так же делают и мои ученики. Когда я осваивал наклоны вперёд, сопротив­ление позвоночника причиняло мне невыносимую боль. Подобным же образом, когда я сидел в пранаяме, позвоноч­ник от болезненного напряжения начинал сгибаться и опус­каться, что заставило меня осознать важность наклонов вперёд. Я понял тогда, что наклоны вперёд так же важны, как и прогибы назад.