Измени себя — изменится Мир вокруг

Все дети...просто разные! (Откровения многодетной мамы)

Слушать аудио 0:00 / 14:02
Синтезированная речь

Только теперь, когда у меня четверо детей, я научилась спокойно реагировать на смелые заявления других родителей: что их дети никогда бы себе чего-то «такого» не позволили, что их дети никогда не лечились антибиотиками, что их дети уже в два года рисуют человечков, а в восемь могут двадцать раз отжаться. Я спокойно отвечаю: «75% моих детей тоже никогда бы себе такого не позволили, 50% моих детей ни разу не лечились антибиотиками, 25% моих детей в два года научились рисовать человечков и половина спокойно отжимается даже не двадцать, а двадцать пять раз».

Десять лет назад, когда я была молодой мамой одного мальчика Саши, мне казалось, что я знаю о детском воспитании все. А именно – что мой ребенок является примером полнейшего родительского педагогического провала и моя материнская карьера, едва начавшись, пришла к бесславному концу. Сашенька рос неуправляемым, буйным и до средней школы не показывал никаких художественных склонностей или талантов. Вообще. Я делала все, что могла, чтобы развить его интеллект с пеленок – на зубок знала методики Монтессори, Зайцева, Домана, Никитиных, покупала журналы со статьями о детской психологии, шила для малыша игрушки в виде тряпичных букв, набитых гречкой, ставила классическую музыку и показывала альбомы с картинами эпохи Ренессанса. Но, еще не научившись стоять на ногах, мой первенец превратился в тирана, своим ором и бескомпромиссностью, терроризировавшего всю семью.

С ним невозможно было никуда пойти – две попытки посетить кофейню и ресторанчик увенчались провалом, несъеденной едой и недоумевающе-раздраженными взглядами других посетителей. Потому что Сашенька, полуторагодовалый сообразительный мальчик, просто орал. Он орал в гостях, он орал во всех людных местах, он орал и не слушался везде, где мы бывали. Дома он вывел из строя всю бытовую технику, до какой мог добраться и даже развинтил офисное кресло! За полтора года как-то наловчившись обращаться с ним, я прониклась скепсисом по отношению ко многим методикам развития детского интеллекта – я твердо решила, что придуманы они а) для девочек; б) для достойных родителей, а не для таких тряпок, как я.

Когда я была мамой только одного мальчика Саши, мне казалось, что я знаю о детском здоровье все. Саша, которому уже сейчас одиннадцать – не болеет. Никогда. Вообще. Едва у малыша зажил пупок – я стала выкладывать его, голого, в одной распашонке, на одеяльце, расстеленное прямо на полу. Малыш рос и развивался без шапочек и носочков, получал в неограниченных количествах грудное молоко, спал вместе с родителями до двух лет и был возим на море, в палаточный лагерь с песком и «антисанитарией», с шести месяцев. Его пеленки никогда не гладились, а посуда не стерилизовалась. Потому, когда знакомые мамы жаловались, что их дети болеют, у меня было мое собственное твердое мнение на этот счет: а сами виноваты. Кутать не нужно было. И грудью кормить хотя бы года полтора.

И потом у меня родилась девочка Катя. Если бы Катя оказалась первым и единственным моим ребенком, то я бы однозначно примкнула к тем мамам, которые, стоя в сторонке со своим опрятным послушным малышом и наблюдая за чужой безобразной истерикой, сказали бы: «Вот моя девочка никогда бы себе такого не позволила!», и поставила бы себе честный жирный плюс. Катя была из тех младенцев, о которых пишут недоумевающие от чужих бед родители: «Чего вы киснете, вам нужно развеяться! Смело берите ребенка с собой в рюкзачок и идите гулять, идите на выставку, идите в кино, в гости – не замыкайтесь в четырех стенах и не бойтесь носить ребенка с собой!». Катя с самых первых дней спала в своей отдельной кроватке, в другой комнате (что-то немыслимое в контексте младенца Саши) и могла часами лежать там, рассматривая подвешенные вдоль бортика игрушки, пока мы с ее старшим братом благополучно занимались на ковре рядом. Детская ревность? Я таких слов не знала, моя материнская самооценка стремительно росла. За первые Катины два месяца мы исколесили всю Киевскую и частично Черниговскую области. Без проблем останавливались в придорожных кафе, я даже возила Катю с собой в институт и библиотеку!

Но в три месяца случилось нечто ужасное. У дочки мало того, что поднялась температура – она начала кашлять! Я была уверена, что такого не бывает, что это не из моей реальности – давать ребенку какие-то лекарства, водить к врачу… Мне казалось, что просто нужно меньше паники, больше грудного молока, поносить на ручках – и все пройдет. Именно это я без тени сомнения советовала другим мамам, у которых болели дети. Я была уверена, что это не дети болеют, а их мамам нечем заняться. Но кашель почему-то не прошел. Врач, прописавшая нам антибиотики неделю назад (ан-ти-би-о-ти-ки? Да никогда в жизни!) сказала твердо, так, что даже я послушалась: «вам нужно ложиться в больницу. Немедленно. В любой момент у девочки может развиться пневмония». Две недели мы провели в больнице, получая уколы и всевозможное лечение. Я стала осторожнее.

Дочка болеет в среднем раз в три месяца – любой вирус, летящий по воздуху, словно прельщается кроткой беспомощностью этой нежной хрупкой белокурой девочки, и Катюша заболевает. И как заболевает! Если поднимается температура, то не ниже тридцати девяти! И, как минимум, две недели сидения дома нам гарантированы. В пять лет, в конце весны, когда ее брат вовсю купался и гонял босиком, жарким маем, Катюша умудрилась схватить двустороннее воспаление легких. В семь, тоже летом, – сильную ангину. В восемь – два пиелонефрита подряд. Благодаря Катюше я научилась «читать» анализы крови и мочи, научилась делать жаропонижающие уколы и разводить порошковый антибиотик для инъекций. Нас хорошо знают как минимум в трех больницах города. Почему?.. Что я сделала не так? Ответа на этот вопрос я так и не получила.

И вот передо мной оказались два совершенно разных ребенка. Рожденных от одинаковых родителей, употребляющих одинаковую пищу, живущих в одной комнате – и потрясающе, невообразимо разных! Немыслимые, невозможные для Саши вещи – его сестра делает с легкостью, словно никто ее этому и не учил. В то же время Сашина собранность, методичность, ответственность – чужды «летающей в облаках» Катюше. Наша старшая девочка почти не ходила в садик и могла часами сидеть, складывая пазлы (Саша, до определенного возраста, эти пазлы ел) и рисовала потрясающие картинки. Слушала книжки, которые я могла читать ей с утра до вечера. Как будто бы сама, без чьей-либо помощи, научилась читать и писать. А ведь первые Сашины полгода в школе были суровым испытанием! Из детского сада моего первенца выпустили с рекомендацией «индивидуального обучения», и, откровенно говоря, в семь лет он был совершенно не готов к школе.

По инерции я продолжала несколько лет считать себя матерью-неудачницей и всячески оправдывалась перед учительницей, но в пятом классе выяснилось, что у Саши очень все хорошо складывается с математикой. Более того, он начал читать толстые романы из «Библиотеки приключений» и детскую классику, а также рисовать хитрые инженерные чертежи и топографические карты. Мне очень хотелось отдать сына в какой-то кружок, но он нигде не приживался, пока мы не дошли до карате. За четыре года Саша достиг немалых успехов, заработав «синий» пояс и кубики на животе. Сын подрос, посолиднел и стал настоящей опорой в семье – ответственный, собранный, способный помыть посуду, приготовить для всех вкусный завтрак, поменять колесо машины и сделать массу других полезных вещей. И, главное, он очень добрый и отзывчивый.

Когда Саша учился в первом классе, у меня родились Евфросиния с Никитой. С первого беглого взгляда на эту парочку стало ясно, кто есть кто. Разные, как день и ночь, они не то что не походили на брата и сестру, а вообще на близких родственников! Белокурая, голубоглазая, с носиком-кнопочкой Ефросиша оказалась по характеру полным антиподом своей старшей сестры (нежной, легкоранимой, тихой) и на порядок спокойнее Саши в аналогичном возрасте. Если Саша «брал свое» ором, то Евфросиния придумывает более изощренные и артистичные способы. Она бойкая, уверенная в себе и очень вредная. Она одна из всех четырех моих детей на замечание строгим голосом пристально посмотрит в глаза и спросит: «Что такое, мама?» Глядя на Евфросинию, мне очень часто хочется воскликнуть : «Моя дочка никогда бы себе такого не позволила!» В то же время, когда Евфросиния начинает рисовать – у всех дух захватывает от того, насколько уверенными получаются штрихи и линии из-под ее крошечных пухлых пальчиков! Ее единоутробный брат Никита, рожденный семью минутами позже, – кареглазый (единственный из всей четверки), скуластый, тихий, упрямый и обидчивый. Глядя на эту парочку, понимаешь, что видишь словно две половинки единого целого, дополняющие друг друга. Никита, когда только родился, был похож на крошечного персонажа Вицина из «операции Ы». Тихий меланхолик, склонный к не совсем законным поступкам. Никита предпочитает быть «ведомым» сестрой и стоит за нее горой. В аквапарке на праздновании своего Дня рождения удалось протащить четырехлетнюю Евфросинию на взрослую «трубу», которой она не то что не испугалась, а отнеслась со сдержанным серьезным одобрением, сказав, что «не страшно и хорошо».

Никита же, снаряженный в надувной круг со шлейками, едва-едва освоил крошечную детскую горку высотой полтора метра и наотрез отказывался исследовать более серьезные развлечения. Когда шайке малолетних разбойников исполнилось два года, я решила отдать их в садик. Многие годы я была ярым противником всяческих дошкольных учреждений. Старший сын ходил туда примерно полтора года и очень страдал. Но обстоятельства моей жизни и работы складывались тогда таким образом, что иных вариантов не оставалось. Дочка ходила примерно год и страдала еще больше. Садик - это, наверное, самое страшное (кроме больниц, конечно), что случалось в ее жизни. Сашу и Катю мало увлекали детские утренники, коллективные занятия, хороводы и жизнь в социуме. Конечно, спустя пару недель, привыкнув, они перестали плакать по утрам в раздевалке, но зато как продолжала плакать я – от осознания, что моим детям там не место. «Максимум в шесть лет. В подготовительную группу» – размышляла я раньше, «не понимая» родителей, которые эти садики хвалят. И вдруг – шок. Козявочкам едва стукнуло два, они только научились ходить на горшок и еще совсем не умеют сами одеваться – и я веду их в детский сад. Моя старшая дочка просидела возле меня несколько лет до школы: тихо, как мышка, что-то рисуя и вырезая картинки. Но, оказалось, в природе существуют и такие дети, которым сад – прямым образом показан. Плохо управляемые, активные, скучающие дома, готовые к командной работе Ефросиша и Никита рвались к играющим на площадке детям, возились с ними, терроризировали родителей и брата с сестрой, и у меня просто не оставалось выбора. К этому моменту я поняла, что как мама – совершенно ничего не понимаю в детях и в материнстве.

Когда-то я считала, что для того, чтобы ребенок не болел, нужно его просто закалять и не давать антибиотики «по первому чиху». Это сработало ровно с половиной моих детей! Когда-то (пусть и недолго) я считала, что истерики на улице, ор и ужасное поведение зависит от родительского воспитания. Действительно – я смогла воспитать целого одного ребенка, который никогда не кричал ни на улице, ни дома! Когда-то я считала, что жесткий режим дня и кормления – пережитки прошлого, но опыт с двойняшками показал, что если у нас не будет режима, то у этих детей не станет и мамы. Ровно в девять вечера в доме наступает отбой, а в семь утра подъем. А несколько лет назад у нас все ложились, когда хотели и просыпались тоже, когда получится. Такой расклад казался мне прогрессивным и «экологичным». Когда-то я считала, что талант есть у каждого ребенка и проявляется он в раннем возрасте, все зависит от родительской настойчивости. На деле оказалось, что все очень индивидуально и родительская настойчивость должна проявляться прежде всего в развитии у ребенка ощущения, что его безоговорочно любят, каким бы он ни был. Я искренне не понимала и даже обижалась на тех знакомых, которые спрашивали, почему я не отдаю Катюшу в садик. Сейчас же я понимаю, что, несмотря на солидный опыт, я совершенно не могу ничего кому-либо советовать. Все детки разные и, получается, только мама знает наверняка, что на самом деле нужно ее ребенку и как «правильно» его лечить и воспитывать. Пожалуй, это и есть единственный совет, который могу дать без сомнения в собственной правоте.