Йогой я занималась порядка двух месяцев, 2012 год подходил к концу, а значит, наступало время, когда нас по работе отправляли на инвентаризации. Инвентаризация — это процесс сверки фактического наличия товара к количеству, которое числится у организации в учёте. Справедливости ради надо сказать, что я работала в компании, которая занимается проверкой порядка ста крупнейших предприятий нашей страны разных отраслей экономики. И отдел, к которому я относилась, обслуживал нефтегазовые компании, а не пищевую промышленность. Однако по случайной «неслучайности» моя первая инвентаризация состоялась на одном из крупнейших подмосковных мясокомбинатов.
Сама проверка началась по расписанию, меня проинструктировали, одели в фуфайку, и мы пошли в морозильные камеры считать 200 тонн мяса, где была температура - 32. В буддизме часто описываются холодные ады, тогда для меня это был холодный ад на земле: ряды замороженного уругвайского мяса высотой 8 метров и температура - 32. Было так холодно, что после 20 минут пересчёта пальцы замерзали и становилось тяжело перебирать листочки, чтобы зафиксировать, сколько мы уже пересчитали.
Однако самое интересное началось после подсчётов: меня должны были отвезти к руководству комбината. На выбор было два пути: через улицу или через забойный цех. Мои провожатые решили идти через забойный цех, так как там быстрее. Сразу скажу, что забоя в России сейчас практически нет, на крупных предприятиях он происходит 2-3 раза в месяц, а всё, что делается и продается, — это южноамериканское мясо. В тот день забоя не было, но сотрудницы, явно желая попугать молодую девушку, проходя мимо металлических движущихся крюков, на которых обычно висят коровы, со смехом рассказывали, что коров ударяют током, а потом вешают на крюки, но не все из них сразу умирают, поэтому они висят, и периодически в них ещё раз пускают ток. Женщина, говорящая это, явно захваченная своим рассказом, сказала, что некоторые, ещё немёртвые коровы, бывает, как вылупятся на тебя и смотрят прямо в глаза. А она им на это: «Чё зыришь?». В общем, в сознании людей, которые начинают принимать убийство за норму, явно происходит психическое расстройство. Шли мы по забойному цеху довольно долго. Запах палёных волос доносился из кабинок, где смолили убитые туши животных. В таком месте понимаешь, что, когда человеку приносят заправленный приправами стейк, в его голове нет реальной картины процесса: как на его тарелке появился этот кусок мяса. В мозге существует только одна нейронная связь: мясо — это еда. А есть другая нейронная связь, что мясо — это убитое током животное, которое после смерти ещё и так воняло, что мне хотелось побыстрее выбежать на улицу. На улице, правда, картина была не лучше. Груды костей убитых животных лежали прямо на территории завода, не в контейнере, не даже в яме, а просто сваленные в кучу. К сожалению, это реальность, в которой мы живём. После того дня запах мяса, особенно сосисок и колбас, вызывал у меня позыв к тошноте. Думаю, если бы у всех людей была возможность сходить на экскурсию на мясокомбинат, то в мире было бы больше вегетарианцев!
P. S. В течение следующего полугода я стала слышать, что на йоге, оказывается, говорят, что отказ от мяса и рыбы улучшают практику, да ещё и в близком окружении вдруг появились вегетарианцы. Поэтому, когда меня недавно спросили: «Судьба ли быть вегетарианцем?» — я, оглядываясь назад, могу сказать, что в моём случае это, точно, судьба!
