Арктическая родина в Ведах. Глава VIII. Путь коров

Указания Пуран на то, что Индра был владыкой сотни жертвоприношений и разрушителем сотни крепостей, проведение возлияний сомы в течение ста ночей подтверждает нашу теорию относительно исходной родины арьев, лежавшей вблизи Северного полюса.

Легенда о Дашагвах, совершавших жертвоприношения в течение десяти месяцев, не является единственным реликтовым воспоминанием о древнем годе, сохранившемся в литературе о жертвоприношениях. Описанная в «Айтарейя Брахмане» (I, 18, 12) церемония, называемая «праваргья», дает нам другой материал, где, как кажется, очень четко обозначено упоминание о старом годе.

Д-р М. Хауг в своем переводе «Айтарейя Брахманы» полностью описал эту церемонию. Она длилась три дня и предваряла принесение в жертву животного и возлияние сомы – никто не мог участвовать в последнем, не пройдя этой церемонии. Она обозначала возрождение солнца, и все это жертвоприношение (яджна) сохранялось в течение долгого времени в практике, как некий зародыш, как залог того, что она вызовет возврат солнца в должное время («Айтарейя Брахмана», I, 18). Одним из главных предметов применяемой утвари был особый глиняный горшок «гхарма»; или «махавира». Поставив его на ведический алтарь, жрец-Адхварью делал кольцо из глины, специально привезенной к этому месту на спине осла. Затем он ставил горшок в центр этого кольца, вслед за чем разожженным огнем он сильно разогревал его. Горячий горшок снимал, подхватив двумя деревянными брусками, лил в него свеженадоенное коровье молоко, и смешивал с молоком козы, у которой умер козленок. Завершив это, все молоко выплескивали в жертвенный огонь, известный как «ахаванийя». Оставшееся в горшке молоко выпивал верховный жрец) Хотри (игравший ведущую роль на жертвоприношениях сомы). Об этих остатках свернувшегося молока говорится, что оно полно меда, сока жизни, пищи и очень горячее. «Айтарейя Брахмана» (I, 22) так описывает суть этой церемонии: «Молоко в сосуде – это зерно. Это зерно (в виде молока) возливается в Агни как в лоно богов для воспроизведения, поскольку Агни – лоно богов».

Это объяснение указывает на символический характер церемонии и показывает, что солнце, жертва года, таким путем сохраняется для времени как зерно, а затем возродится в соответствующем сезоне. Мантра же, которую читают npи вливании молока в этот горшок, взята из Ригведы (III, 72(61), 8). Похоже на то, что этот стих был заимствован не только из-за простых словарных схождений, да и гимн этот в целом довольно туманный. Но и эта строфа, как и две предшествующие ей (VIII, 72(61), 6-8), не содержат столь сложных словосочетаний и могут быть переведены так: «6. А теперь эта мощная и великая колесница его с конями, как вся упряжь ее, видна. 7. Семеро выдаивают одну, а двое создают пятерых на громозвучном берегу океана. 8. С десятью Вивасвата своим трижды бьющим молотом Индра опрокинул ковш неба вниз».

Прежде всего здесь нам говорят, что его (солнца) колесница, великая колесница стала видна вместе с лошадьми, что явно указывает на появление зари на горизонте (или что заря сделала это видимым). Затем «семеро» (возможно – семь жрецов-Хотри, или семь рек) надаивают молоко из этой зари и порождают двух. Такая дойка часто встречается в Ригведе, а в одном месте говорится, что коров с утра начинают доить еще в темноте (I, 33, 10). Эти указанные «два» с очевидностью обозначают день и ночь, и как только их начинают доить, они дают созревание пяти сезонам.

Ведь день и ночь именуются двумя матерями Сурьи (III, 55, 6), а здесь они выступают матерями пяти сезонов. И в восьмой строфе описывается то, что бывает после окончания пяти сезонов. «С десятью Вивасвата» – с завершением десяти месяцев, Индра своим трижды бьющим молотом сбросил небесный сосуд. Это значит, что три хранилища небесных вод (VII, 101, 4) все излились в океан, и вместе с этим солнце тоже удалилось в нижний мир, ведь солнцу приписываются в гимнах три сути (три власти) (VII, 101, 2), и Саяна цитирует «Тайттирийя Самхиту» (II, 1, 2, 5), где сказано, что у солнца есть три света: утренний – Васанта («весна»), полдневный – Гришма («жара») и вечерний – Шарад («осень»). Строфа, таким образом, явно указывает на три вида тока небесных вод и три вида света солнца, и обо всем этом говорится, что оно завершается с окончанием существования «десяти (принадлежащих) Вивасвата».

И весь процесс, описанный выше при проведении церемонии праваргья, символизирует стремление сохранить солнце как зерно для будущего его возрождения. Образ солнца, падающего с неба, част в жертвоприносительной литературе. Так, в «Айтарейя Брахмане» (IV, 18) мы читаем: «Боги, испугавшись того, что солнце упадет ниже (вне) их, перевернувшись сверху вниз, поддержали его, поместив над ним высшие миры». Ту же идею мы видим в «Тандья Брахмане» (IV, 5, 9, 11). Слова «упадет ниже» («парачас атипатат» – буквально: по ту сторону, за, вне, вдали) очень важны, поскольку они показывают, что солнце упадет в области «где-то там», «вне всего».

Например, один из пациентов Ашвинов именовался Чхьявана (что профессор Макс Мюллер производит от глагола «падать»), и вот Ашвины вернули ему молодость, а это мифологически осмысляется как возвращение солнца, упавшего в нижний мир. Церемония праваргья направлена к сохранению зерна при жертвоприношении. Это описание является лишь частью литературы, рассказывающей о падении солнца, и читаемые при ее проведении стихи, будучи поясняемы с сохранением ее смысла, связаны, как уже сказано, с представлениями о годе, имевшем десять месяцев и пять сезонов.

Но мантры, читаемые при церемонии праваргья, все же не настолько ясно выражают все эти свидетельства, как можно было ожидать. Поэтому вместо приведения все новых подобных данных – а их много в ведической жертвоприносительной литературе – я предпочту привести прямые указания о длительности проведения годовых саттр, взятые из хорошо известных памятников ведической литературы. В этих указаниях нет ничего легендарного, а поэтому они абсолютно точны и наделены. Выше уже говорилось, что институт жертвоприношений очень стар и был известен среди азиатской и европейской ветвей арийской расы. Он был фактически главным религиозным ритуалом этих народов, и, естественно, каждая деталь, касающаяся принесения жертв, тщательно соблюдалась, точно определяемая жрецами, ответственными за эти церемонии. Надо признать, что, обосновывая преимущества того или иного практического содержания ритуала, жрецы иногда не сходились во мнениях, но детали жертвоприношения были фактами, установленными в строгом соответствии с обычаем и традицией, как бы ни объяснялось их происхождение. Но обычно факты были столь неколебимы, что не требовали никаких разъяснений, и жрецам оставалось довольствоваться твердой приверженностью к практике, поясняя, что «так повелось с незапамятных времен».

В свете таких свидетельств мы сейчас обратимся к рассмотрению длительности ежегодных саттр в древние времена.

Существовало много видов годовых саттр, таких, как «Адитьянам-аянам», «Ангирасам-аянам», «Гавам-аянам» и т.п., упоминаемых в Брахманах и «Шраута-сутрах». Д-р М. Хауг заметил, что они, возможно, возникли как имитация годового движения солнца. Они относятся к числу древнейших ведических жертвоприношений и в литературе, посвященной этим процессам, описаны в мельчайших подробностях и с большой тщательностью. Нельзя сказать, однако, что все годовые саттры существенно отличались одна от другой, но в зависимости от обстоятельств существовало немало мелких вариантов и модификаций их основного типа. И вот Гавам-аянам является одной из них. Так, в «Айтарейя Брахмане» указывается, что (IV, 17): «Они проводят Гавам-аянам – ряд жертвоприносительных церемоний, называемых «путь коров».

Коровы – это Адитья (боги месяцев). Проводимая череда пути коров является в то же время Адитьянам-аянам – путем Адитьев. И если мы примем длительность проведения Гавам-аянам за правило, приложимое ко всем другим годовым саттрам, нам не надо будет исследовать этот вопрос по каждой из них в отдельности. Саттра Гавам-аянам, то есть путь коров, полностью описана в трех местах: один раз в «Айтарейя Брахмане», и дважды в «Тайттирийя Самхите». Начнем с описания происхождения и длительности этой саттры в «Айтарейя Брахмане» (IV, 17).

«Коровы, желая обрести копыта и рога, однажды проводили череду жертвоприносительных церемоний. На десятый месяц этой церемонии они обрели копыта и рога. Они сказали: «Мы достигли исполнения того желания, ради которого мы приступили к исполнению этих жертвоприносительных правил. Давайте встанем (церемония завершена)». Встали те, кто получил рога. А у тех, кто остался сидеть, говоря «надо закончить весь год», рога исчезли в силу их сомнения. Они стали безрогими. Продолжая жертвоприношение, они породили энергию. Затем (проведя ритуал в течение всех двенадцати месяцев и обеспечив все сезоны) они встали в конце, поскольку они выработали энергию (для воспроизведения рогов, копыт и прочего разрушившегося). Так коровы привлекли к себе всеобщую любовь (всего мира), и они красивы (будучи украшаемыми всеми)».

Здесь четко указывается, что сначала коровы достигли исполнения своего желания за десять месяцев, и многие из них прекратили церемонию. А те, кто остались и еще два месяца занимались жертвоприношением, будучи недоверчивыми, потеряли за свое недоверие рога, уже обретенные. Отсюда становится ясно, что эта годовая саттра, которая в Брахманах и Самхитах именуется двенадцатимесячной, имитирует ежегодный курс солнца в 12 месяцев, тогда как раньше она завершалась в десять месяцев. Почему так произошло? Почему эта саттра длится по своей природе ежегодно 12 месяцев, а раньше проводилась в течение десяти? Это очень важные вопросы. Как это жертвоприносители получали успешные результаты 12-месячной саттры, проводя ее только в течение десяти? «Айтарейя Брахмана» не отвечает на эти вопросы и не дает ключа к их разрешению. Если же мы вернемся к «Тайттирийя Самхите» – наиболее древней и авторитетной работе по жертвоприносительным церемониям, – мы увидим в ней четко поставленные эти вопросы.

Эта «Самхита» сообщает, что Гавам-аянам может быть завершена и в десять, и в двенадцать месяцев по выбору жертвоприносителя, но полностью признает невозможность объяснить причину того, как это саттра 12 месяцев может быть завершена в десять. И единственным пояснением служит то, что «это очень старая практика, утвержденная в незапамятные времена».

Вот это утверждение очень важно для нас, и я привожу подробный перевод обоих содержащихся в нем разъяснений. Первое мы видим в «Тайттирийя Самхите» (VII, 5, 1, 1-2): «Коровы проводили это жертвоприношение, желая: мы безрогие, да вырастут на нас рога. Их действия длились десять месяцев. Потом, когда рога выросли, они поднялись, говоря: мы достигли. Но те, у кого рога не появились, поднялись после окончания года, говоря: мы достигли. И те, у кого рога выросли, и те, у кого не выросли, все поднялись, говоря: мы достигли. Итак, эта вся церемония (проводимая коровами) длилась год (была годовой).

Те, кто это знает, завершают год воистину процветая. Поэтому безрогая (корова) движется (пасется) довольная в течение двух дождливых месяцев. Вот чего она достигла, проведя саттру. А поэтому все, что делают в доме того, кто свершает годовую саттру, (бывает) успешным, своевременным и правильным».

Это несколько отличается от излагаемого в «Айтарейя Брахмане». В «Самхите» те коровы, которые проводили ритуал 12 месяцев, описываются все же как безрогие, но взамен обретенной энергии они получили как награду за продление ритуальных действий возможность с удовольствием пастись те два месяца дождей, в течение которых, как замечает комментатор, рогатым коровам рога мешают свободно щипать свежепрорастающую в полях траву.

Но указания на длительность саттры – то десять, то двенадцать месяцев – одинаковы и в «Самхите», и в «Брахмане». «Самхита» снова касается этого вопроса в следующем разделе («Ануваке», VII, 5, 2, 1-2) и продолжает описывать церемониальные действия коров: «Коровы проводили это жертвоприношение, будучи безрогими и желая обрести рога. Их действия длились десять месяцев, а затем, когда рога выросли, они сказали: мы обрели. Давайте встанем, мы достигли желаемого, ради которого мы садились (начиная церемонию). Но половина или примерно столько из их числа сказали: мы, конечно, будем еще сидеть два месяца до двенадцатого (два оставшихся) и встанем только после завершения года. Некоторые из них обрели рога на двенадцатый месяц благодаря своей вере, (тогда как) не поверившие в это те (кого видим) остались безрогими. Обе (группы) – те, кто обрел рога, и те, кто обрел энергию, достигли своей цели. Тот, кто знает это, процветает, поднимаясь (от жертвоприношения) на десятый или на двенадцатый месяц. Они, конечно, идут по (должному) пути; он, идущий по пути, несомненно, достигнет (благого) конца. Таков этот успешный путь (аянам). Поэтому он благословен для коров (го-сани)».

Этот пассаж в своей первой части повторяет историю, приводимую в предшествующем разделе («Ануваке») «Тайттирийя Самхиты» и в «Айтарейя Брахмане», но с легкими разночтениями. Последняя часть содержит два важных указания: во-первых, завершим ли мы жертвоприношение в десять или двенадцать месяцев, религиозная награда, ее плод будет в любом случае одинаков, ибо сказано, что оба процветут в равной мере; и, во-вторых, сказано, что это верно, так как это «путь», или, как говорил Саяна, «незапамятный обычай». «Самхита» не объясняет, почему годовая саттра, которая должна бы длиться двенадцать месяцев, и на деле так и происходит теперь, может быть завершена в десять месяцев. Эта неувязка весьма примечательна, имея в виду то, что «Самхита» иногда погружается в рассуждения по поводу происхождения правил жертвоприношений. Но так или иначе мы видим два четко установленных факта: 1) во времена «Тайттирийя Самхиты» весь ритуал Гавам-аянам как вид годовой саттры мог быть завершен за десять месяцев, 2) в то время не была уже известна причина, почему это двенадцатимесячную саттру можно было завершить в десять, кроме одной – «это незапамятный обычай». И в «Тандья Брахмане» (IV, 1) приводятся подобные рассуждения, и явно признается двойной характер Гавам-аянам в смысле ее длительности.

Саяна и Бхатт Бхаскара в своих комментариях к «Тайттирийя Самхите» не высказали ничего нового по поводу разной длительности годовой саттры. Ниже мы остановимся на значении «коров» в приведенных пассажах. А сейчас остановимся на вопросе о длительности саттры и, сравнив изложенные в «Самхите» факты о двойственном характере ее длительности с легендой о Дашагвах с их десятимесячными жертвоприношениями, придем к бесспорному заключению, что предки ведических арьев завершали свои годовые жертвоприношения в десять месяцев. Такая длительность саттры должна была измениться, когда арьи переселились в другие места обитания и проведение саттр стало двенадцатимесячным. Но консерватизм в этих делах так силен, что старая практика пережила изменения в календаре, и следовало признать, что период проведения саттры, указанный в «Самхите», является альтернативным, и «Тайттирийя Самхита» зафиксировала его как альтернативный, указав, что это древняя практика. Я полагаю, что это решает проблему длительности этих саттр в древности. И какие бы резоны ни приводились, вне всяких сомнений находится тот факт, что древнейшие годовые саттры длились только десять месяцев.

Но не только «Тайттирийя Самхита» не в состоянии указать причину сохранения этого реликта древнего календаря, этой длительности годовой саттры. Мы должны еще вспомнить, что в европейском календаре есть месяц, называемый децембер, то есть «десятый» («десять» будет по-латыни «децем», на санскрите «дашан»; кроме того, латинское «бер» сопоставимо с санскритским «вара» – «время, период»). Мы все знаем также, что Нума добавил два месяца к древнему римскому календарю и превратил его в двенадцатимесячный. Плутарх в своем жизнеописании Нумы приводит другую историю, говоря, что, как некоторые сообщают, Нума просто перенес эти два месяца с конца к началу года и ничего не добавлял. Но сами названия месяцев говорят, что это не так – они соответствуют их числу по порядку в годе, и не может вдруг возникнуть одно название «децембер» вне связи с другими. Плутарх, однако, правильно подметил, что «название этого последнего месяца завершало римский год, показывая, что в нем было десять, а не двенадцать месяцев».

Но если и были какие-то сомнения по нашему году, то они снимаются выявлением аналогий между Гавам-аянам и легендами о Дашагвах и Диргхатамасе. Макробиус, говоря о Нуме, тоже утверждает, что он не просто перенес, а добавил два месяца к старому римскому календарю. А о том, что содержит Авеста, мы сообщим позже, там, где будут обсуждаться традиции древнего года, выявляемые у других арийских рас. Здесь же достаточно сказано о том, что старый римский календарь состоял из десяти месяцев, и, подобно продлению церемонии Гавам-аянам, он изменился, удлинившись до двенадцати месяцев. Насколько я знаю, еще не открыта причина, почему в древности он был короче на два месяца. Наблюдается обратная тенденция – или считать, что эта традиция неудобоприемлема, или вообще ее следует игнорировать. Но ее никак нельзя отбросить, поскольку перед нашими глазами возникает слово «децембер», и мы знаем, откуда оно произошло. Энциклопедия «Британника» фиксирует древнюю традицию, что старейший римский год Ромула имел десять месяцев, или 304 дня. Там сказано, что «неизвестно, как были представлены остальные дни». И если мы во всеоружии современной науки не можем сказать, почему старый римский год состоял только из десяти месяцев и как распределялись остальные дни, то мы не должны удивляться, что «Тайттирийя Самхита» воздерживалась от размышлений по этому поводу и только повторяла, что таков был «путь», или же старый обычай, или же традиция, воспринятая от многих поколений с незапамятных времен.

Но вот теперь арктическая теория бросает свет на эту старую традицию, как ведическую, так и римскую, и если мы примем Гавам-аянам и десять месяцев римского календаря как реликты того периода, когда предки этих обеих рас жили вместе в циркумполярном регионе, то трудности исчезнут в вопросах о распределении оставшихся дней. Это был период долгой ночи – время, когда Индра боролся с Валой, чтобы освободить запертых им коров, а Геркулес убивал гигантское трехглавое изрыгающее огонь чудовище, похитившее его коров и спрятавшее их в пещере, притащив их туда задом наперед, чтобы не осталось правильных следов.

Когда арьи мигрировали к югу от древних мест своего пребывания, им пришлось изменить календарь, добавив два месяца (солнечного света) в целях соответствия его новым условиям жизни. Но следы старого календаря не могли быть полностью стерты, и для нас осталось достаточно свидетельств в традициях и в ритуалах жертвоприношений, чтобы укрепить наше знание о том, что в так называемый индогерманский период год состоял из десяти месяцев света и двух месяцев) мрака. Это заключение в дальнейшем подтвердилось тевтонскими мифами и легендами, как это поясняет профессор Райс (его взгляды будут приведены суммарно в соответствующей главе).

В «Тайттирийя Самхите» и в «Айтарейя Брахмане» говорится о ритуале Гавам-аянам как о действительно проводившемся коровами. Могли ли животные заниматься этим, или это было нечто другое? Мы видели, что «Айтарейя Брахмана» сообщает: «Коровы – это Адитьи», то есть божества месяцев, а действия коров – это действия солнечных божеств месяцев. Это утверждения «Брахманы» подтвердила сравнительная мифология. В мифологических легендах коровы представляют собой дни и ночи года, и не только в Ведах, но и в греческой мифологии. Теперь мы можем лучше определить происхождение этих жертвоприносительных серий, а не говорить о действиях, якобы проводимых животными ради обретения рогов.

Профессор Макс Мюллер в своих трудах по мифологии писал так: «Коровы выступали как бы в трех ролях: обычные живые коровы, затем коровы в образе темных туч (дождь – молоко) и, наконец, коровы, покидавшие темные ночные свои укрытия (это был образ утренних лучей). В Ведах бывает иногда трудно понять, о какой разновидности идет речь. Мы стремимся четко определить это, а поэты древности как бы играли в смесь этих образов, наслаждаясь такой игрой. В Ригведе (I, 32, 11) пленные воды сравниваются с коровами, которых похитил Пани, но ведические сравнения легко идентифицируются. Заря, например, не просто сравнивается с коровой, но так и называется. Так, мы читаем в гимне (I, 92, 1): «Эти зори озарили восточную половину неба, расширили свое сияние, сверкающие коровы приближаются» Матери-коровы (гавах) могут здесь быть только зорями.

В Ведах множественное число постоянно употребляется вместо единственного. В гимне (I, 93, 4) мы читаем: «Агнишомау лишил Пани его коров, добыл свет для многих». Здесь снова коровы – это зори, спрятанные Пани в темных стайках или пещерах ночи, обнаруженные Сарамой и «освобождаемые каждое утро богами света». Мы видим и в гимне (I, 62, 3), что Брихаспати расколол скалу и нашел коров. Об Индре говорится (II, 19, 3), что он освободил солнце и нашел коров; а Брихаспати (II, 24, 3) выпустил коров, расколов скалу своим словом, убрал тьму и осветил небо. Что же может быть яснее? О Марутах также сказано, что они открыли коров, (II, 34, 1); Агни (V, 14, 4) восхваляется за то, что убил врагов, одолел мрак светом и нашел коров, воды и солнце. И во всех этих пассажах мы не видим в текстах таких частиц речи, как «ива» или «на», которые указывали бы на то, что коровы упоминаются метафорически. О зорях и днях прямо говорится как о коровах, покидающих темные стайки или спасаемых от злых демонов. И если коровы упоминаются во множественном числе, тут же это применяется и к зорям (Ушас), о которых говорится, что их много, как, например, в гимне (II, 28, 2): «при приближении зорь с их коровами». А отсюда надо сделать лишь маленький шаг, чтобы можно было говорить об одной Заре как о матери коров (IV, 52, 2). А. Кун думал, что этих коров следует понимать как красные облака утра, но облака не всегда сопровождают восход солнца, как неверно и утверждение, что их уводят и держат взаперти силы ночного мрака.

Но важно и во многом помогает решить ряд вопросов то, что эти коровы и быки зари и восходящего солнца встречаются также и в других мифологиях, четко обозначая там дни. Их подсчитывают как 12 раз по 30, то есть как 12 лунных месяцев по 30 дней. И если Гелиос имел 350 быков и 350 овец, это может относиться только к дням и ночам года и говорит о том, что арьи до своего разделения знали такой год».

Итак, мифологические коровы – это дни и ночи, или зори, которые запер Пани, но не реально существующие рогатые коровы. Принимая такое пояснение и признавая, что если эти метафорические коровы и совершали ритуал Гавам-аянам («гавах» – это «коровы»), нетрудно увидеть, что под этой странной историей о коровах, приносящих жертвы ради получения рогов, скрывается замечательный реальный факт: эти коровы дней и ночей, освобожденные из плена Пани, двинулись в десятимесячный путь, совершая древнейшее длительное действие, именуемое Гавам-аянам – «путь коров».

Это означает, что древний год арьев состоял из десяти месяцев и долгой ночи, на время которой коров снова уводили силы мрака. Мы уже видели выше, что старый римский год насчитывал десять месяцев, да и в Авесте, как будет рассказано ниже, говорится о десяти месяцах лета, царившего в Айрьяна Ваэджо до того, как эта родина была захвачена злыми силами, приведшими сюда лед и суровую зиму. Таким образом, десятимесячный год и двухмесячная ночь были известны арьям до их разделения. И указания на это в ведической литературе не могут считаться ни крайне редкими, ни воображаемыми. Это реликты древней истории, достоверно сохраненные в индийской литературе о жертвоприношениях. И если это неправильно понималось, то лишь из-за того, что не был еще найден ключ к правильному их восприятию.

Как уже говорилось выше, год в циркумполярном регионе имеет разные локальные количества месяцев солнечного света. И установленный десятимесячный год солнца не был единственно известным в древности. Мы уже видели, что легенда об Адити указывает на существование семимесячного солнечного года, а рассказ о группе тридцати зорь-сестер поддерживает эту мысль. Но кажется, что десятимесячный год преобладал или же был избран как средний из ряда других. Этот взгляд, возможно, поддерживается тем, что в Ригведе (X, 62, 6) считаются наиболее важными и главными Ангирасы в своих разных формах (вирупах) – в образах Навагвов и Дашагвов. Но какой бы ни был взгляд нам ближе, фактом является то, что существовали годы солнца в семь, восемь, девять, десять и одиннадцать месяцев, если древняя родина арьев лежала в пределах арктического круга (Полярного круга).

Профессор Макс Мюллер в своем вышеприведенном тексте указывает, что греческий старый год, вероятно, состоял из 350 дней (их представляли 350 быков Гелиоса, а 350 овец представляли собой ночи). Он упоминает также, что в германской мифологии есть рассказ о 700 золотых кольцах Виланда-кузнеца, и, сравнивая это количество с упоминаемыми в Ригведе (I, 164, 11) 720 сыновьями Агни, он приходит к заключению, что так в германской мифологии представлен год в 350 дней. Этот год короче на 10 дней, чем принятый год в 360 дней, или укорочен на 15 дней по сравнению с полным солярным годом. Поэтому ясно, что год в 350 дней существовал до разделения арьев, а за ним должна была следовать десятидневная ночь. Но там, где год состоял из 300 дней, долгая ночь длилась не менее 60 суток.

Так делается очевидной картина разных типов долгих ночей. И нам необходимо уяснить, можем ли мы найти свидетельство того, что наибольшая длительность ночи была известна до разделения арьев.

Профессор Макс Мюллер продолжает свои наблюдения о коровах и быках Гелиоса, приходя к выводам: «Эти коровы и быки Гелиоса опираются на данные Веды, но Гомер еще яснее говорит о них. Когда указывается, что товарищи Одиссея съели быков Гелиоса, утратив, таким образом, свой возврат домой, вряд ли мы можем воспринимать это как современное выражение типа «проесть, то есть потерять дни», хотя и трудно увидеть другой смысл.

Равно загадочна и другая басня у Гомера, в которой Гермес крадет быков Аполлона и двух из них убивает. Говорится о 50 быках Аполлона (иногда говорится о 100 коровах, 12 быках и одном воле), что напоминает число недель в лунном месяце. Но почему Гермес уводит все стадо, а затем убивает двух – понять трудно, если мы не увидим в них двух добавочных месяцев четырехлетнего цикла».

В свете же арктической теории представленная здесь загадка решается без затруднений. Увод или кражу коров не надо теперь объяснять в современном смысле потери времени, как не надо это относить на счет выдумок древних бардов. Легенды или традиционные сказания о краже, угоне или пожирании коров и быков – это только форма указания на то, что исчезло столько-то времени, поглощенного долгой ночью, наступающей в конце года и продолжающейся разные периоды времени в зависимости от места ее протекания.

Без должного разъяснения теории борьбы света и тьмы эти легенды понять нельзя. Но, принимая суть арктической теории, мы избегаем затруднений с выяснением многих загадок. Так, если в ведической мифологии о коровах тоже говорится, что их похищает Вритра или Вала, но их количество нигде не приводится с точностью до тех пор, пока мы не познакомимся с рассказом о Риджрашве (Красный конь), где становится ясной модификация рассказа о краже коров. Этот Риджрашва убил не то 100, не то 101 овцу и отдал их волчице на съедение (I, 116, 16; I, 117, 18).

Ведическая литература о жертвоприношениях сохранила для нас важный реликт, касающийся старого календаря и особенно вопроса долгой ночи. Но этот реликт так глубоко погребен под грузом поздних разъяснений, адаптаций и исправлений, что нам здесь необходимо истратить некоторое время на ознакомление с историей принесения в жертву напитка сомы, чтобы узнать исконное значение правил, охватываемых этим общим названием. То, что жертвоприношения сомы являются древним институтом, доказывается параллельными правилами в литературе парсов. Но какие сомнения можем мы иметь, касаясь индоевропейского периода литературы, если слово «сома» вообще не встречается в литературе Европы, да и в европейских языках.

Система жертвоприношений прослеживается до самого древнего времени. Жертвоприношения сомы могут без опасений считаться наиболее показательными, поскольку их система представляет собой главную черту этих ритуалов в Ригведе, да и вся IX мандала Ригведы посвящена восхвалению сомы. Поэтому тщательное ознакомление именно с этой системой может открыть, хотя бы частично, природу древнейших систем жертвоприношений, практиковавшихся арьями, а поэтому мы и приступим сейчас к ее рассмотрению.

Главной чертой, отличающей жертвоприношения сомы от других форм, является, судя по названию «сома», процесс добывания сока этого растения и предложение богам испить его раньше смертных.

Известны три возлияния сомы в течение дня – утреннее, полудневное и вечернее, и все они производятся в сопровождении пения гимнов.

Вся система жертвенного возлияния сомы делится на три вида по их длительности:

1. первая – «экахас» – производится в течение одного дня;
2. вторая – «ахинас» – длится более одного, но менее тринадцати дней;
3. третья – «саттра» – может длиться от тринадцати дней до тысячи лет.

Все жертвоприношения, подпадающие по своей длительности под первый вид, носят общее название «Агништома» и полностью описаны в «Айтарейя Брахмане» (III, 39, 44). Существует шесть разновидностей «Агништомы», носящих особые названия и являющихся как бы модификациями «Джьотиштомы» – вида жертвоприношения, описанного в «Ашвалаяна Шраута-сутре» (VI, 11, 1). Различия этих шести видов состоят то в числе читаемых гимнов, то в манере их произношения, то в количестве используемых «грахвас», то есть чашек для разлития сомы. Но этим мы сейчас заниматься не будем.

Второй вид – «ахинас» – включает в себя двенадцатидневное приношение – «двадашаха», он признается столь же важным, как и третий, включает в себя правила проведения, подобные тем, что связаны с «ахинас» и с «саттрами». Сюда входят и трехдневные ритуалы – «трьяхас» (эти дни называется «джьотис, го, аюс»), десятый день и две атиратры («Айтарейя Брахмана», IV, 23-4). Девятидневные (по три «трьяхас») именуются «наваратра», и целый ряд ночных приношений по 2 – 3-4...12 ночей («двиратра, триратра» и т.д.): «Тайттирийя Самхита» (VII, 1,4 – VII, 3, 2) и др. К третьему из главных видов относятся годовые саттры, представляемые, в частности, Гавам-аянам (о чем мы здесь и ведем речь) – путем коров. Нам нет здесь необходимости останавливаться на том, что некоторые из этих саттр описываются как длившиеся то тысячу лет, то тысячу дней. Важно то, что годовые саттры играют самую существенную роль. И нам нужно всмотреться в слово «шалаха», буквально означающее «шесть дней» (шал-ахан). Этим словом в литературе определяется шестидневное жертвоприношение, и оно воспринимается как единица измерения месяца (подобно современной неделе). Месяц считался состоящим из пяти шалаха (итого из 30 дней). Шалаха включала в себя трехдневные приношения, именуемые «джьотис», «го» и «аюс», и, по предписаниям, должна была чередовать их ежедневно – сначала день в прямом, а затем в обратном порядке, так что она начиналась с «джьотис» (или «джьотиштома») и ею же завершалась («Айтарейя Брахмана», IV, 15). Есть два вида «шалахи» – «абхиплава» и «приштья», различие состоит в способе исполнения песнопений при возлиянии сомы.

Годовая саттра состоит из шалах, проводимых, в соответствии с предписаниями, по-разному в начале, в середине и в конце. Центральный день такой саттры («вихуван») делит саттру пополам, уподобляя ее дому из двух половин («Тайттирийя Брахмана», I, 2, 3, 1). До дня «вихуван» ритуал происходит в определенном порядке, а после него – в обратном. Образцом годовой саттры является Гавам-аянам, и она состоит из 14 частей, рассчитанных на 360 дней.

Номер части	Название части	Число дней
1.	Вводная ати-ратра	1
2.	24-й день, называемый «арамбханийя» («Айтарейя Брахмана», ГУ, 12), или «праянийя», – истинное начало сатты	1
3.	Четыре «абхиплава» с последующей «приштья шалахой», повторяемые ежемесячно в течение пяти месяцев	150
4.	Три «абхиплава» и одна «приштья шалаха»	24
5.	День «абхиджит»	1
6.	Три дня «свара-саман»	3
7.	«Вихуван», или центральный день, не включаемый в общий счет дней года
8.	Три дня «свара саман»	3
9.	День «вишваджит»	1
10.	Одна «приштья» и три «абхиплава шалаха»	24
11.	Одна «приштья» и четыре «абхиплава шалаха» ежемесячно, в течение четырех месяцев	120
12.	Три «абхиплава шалаха», одна «гоштома», одна «аюштома» и одна «дашаратра» (то есть два цикла по 10 дней), а всего один месяц	30
13.	День «махаврата», соответствующий 24-му дню начала	1
14.	Завершающая «атиратра»	1
	360

<...> Вторые семь, повторяющие в обратном порядке первые, слегка отличаются от них мелкими деталями ритуала и принятыми названиями... Однако все эти отклонения не влияют на общее число дней в году... Но тем, кто придерживался лунного годового календаря, содержащего 354 дня, приходилось пропускать шесть дней из указанной схемы, и их саттра носит особое название «Утсаргинам-аянам»: «Тайттирийя Самхита» (VII, 5, 7, 1), «Тандья Брахмана» (V, 10), – что можно объяснить ближе всего как «путь с опущением части». Это отражало необходимость соотнести саттры солнечного и лунного годов, и в ряде памятников ведической литературы указываются разные моменты различия или сходства в частях ритуала. <...> Из приведенных здесь примеров становится ясным, что всей основой саттр был год в 360 дней, а также то, что важное место занимал центральный день, известный как «вихуван» (так как после него все шло в обратном порядке). О его значении я уже говорил в своих работах, но нам важно здесь уделять внимание тем дням, которые предшествовали установлению такой календарной схемы. Для этого мы должны описать тот вид жертвоприношений сомы, который входит в общую группу саттр.

Выше уже указывалось, что наряду с двенадцатидневной «двадашахой» были жертвоприношения от двух до двенадцати ночей, но это не было их пределом – они могли длиться и тринадцать и более – до ста ночей («шата-ратра»). Но поскольку «ахина» (см. выше) не должна была превышать 12 дней, все более долгие ночные ритуалы составили третью группу – саттр как таковых. <...> Такие ночные жертвоприношения, или «ратри-саттрас», подробно описаны в «Тайттирийя Самхите», Брахманах и «Шраута-сутрах», и в первой особенно подчеркивается слово «ратри» («ночь»), часто применяемое во множественном числе. Итак, как указано, ночные ритуалы, длящиеся менее 13 ночей, сохранили за собой название «ахина», а от 13 до 100 – это саттры. Но это условное деление, и каждый, знакомый с этими памятниками, увидит, что все они подпадают под общее название «ати-ратра» – «ночные».

Возникает вопрос в связи с саттрами – почему они определяются такими словами, как «ночные жертвоприношения» («ратри-кратус») или «ночные саттры» («ратри-саттрас») и почему их должно быть сто, а не больше?

Некоторые отвечали в форме просьбы, предлагая нам поверить, что слово «ратри» («ночь») надо воспринимать в значении «день», и тогда термин «двиратра» надо будет переводить как «два дня», а «шата-ратра» – как «сто дней». Эта условность была многими принята, и почти все, кто писал о жертвоприношениях, стали прибегать к таким терминам. Да ведь и действительно, луной измерялось время, и лунные ночи были более заметны, чем дни, как бы замещая их при счете времени. Но это не снимает вопроса о ста ночах саттры, связанных с приношением сомы. Ведь были и годовые саттры в 360 дней. Даже называя ночи днями, мы не можем понять, почему не продолжить это стодневие до полного года? Я не нашел ответа ни у одного специалиста по жертвенным ритуалам. В «Тайттирийя Брахмане» встречаются рассуждения о том, что не может дольше ста ночей длиться жертвоприношение сомы, из-за того, что и жизнь человека не длится дольше ста лет (III, 8, 16, 2). Но это объяснение совсем уж неудовлетворительно, а последователи философской школы Мимансы, предлагавшие ночь считать днем, обходили этот вопрос стороной.

В целом дело обстоит так: литература о жертвоприношениях упоминает серии в 99 (практически в 100) ночных приношений сомы, но они не составляют части годового ритуала, как Гавам-аянам, а также нет причины считать их отдельным ритуалом, и не объясняется их так точно определяемая длительность. Ни в Брахманах, ни в «Шраута-сутрах», не тем более у Саяны и Яски нет ключа к решению этих вопросов, а в Мимансе, где пояснено, что ночь это и есть день, допускается, что эти жертвоприношения сомы являются отдельной группой в общей их системе. В таких условиях не может считаться неуместной попытка объяснить это все, особенно после столь многовековой эпохи существования саттр. И я думаю, что арктическая теория, которая, как мы уже видели выше, поддерживается многими независимыми свидетельствами, помогает не только объяснить, но и показать суть наличия таких самостоятельно существующих серий, состоящих из ста жертвоприношений сомы. Поэтому я хочу попытаться изложить мой взгляд на этот вопрос.

Я думаю, что в слове «ати-ратра» речь идет о ночи, и если даже теперь этот ритуал проводится по ночам, почему мы не должны видеть понятие о ночи в таких терминах, как «дви-ратра, три-ратра и т.д. вплоть до шата-ратра»? То возражение, что сок сомы не добывается по ночам, скорее воображаемое, а не реальное, так как для всех ати-ратр этот сок применим одинаково. Ритуал ати-ратры проводится в начале и в конце каждой саттры, и все три возлияния сомы производят три раза в ночь. В «Айтарейя Брахмане» (IV, 5) есть пояснения этого: Асуры (враги богов) использовали ночь как укрытие, а боги под покровом дня стремились изгнать их из области мрака. В среде богов только один Индра мог по своей мощи справиться с такой задачей. Войдя в область тьмы, он, поддерживаемый пением гимнов, выгнал Асуров в первую часть ночи при первом возлиянии сомы, второе возлияние помогло ему во вторую часть ночи, а при третьем он освободил от них всю область ночи. Три возлияния сомы проводятся только в течение ночи и предназначаются только Индре.

В этой же «Брахмане» дальше (VI, 6) точно разъясняется важный вопрос: «Как это гимны «Павамана-стотра», исполняемые, как принято, для очищения сока сомы, приготовляемого к возлиянию днем, могут исполняться ночью?» И тут же дается ответ, что стотры одни и те же и для дня, и для ночи. Отсюда ясен вывод, что сок сомы был добываем и очищаем гимнами и во время ночной церемонии ати-ратра, и Индра был единственным божеством, кому подносились эти возлияния, чтобы помочь ему в борьбе с Асурами, укрывающимися в ночи.

Тот факт, что ати-ратра является древним ритуалом, доказывается описаниями в литературе парсов. Хотя в Авесте нет слова «ати-ратра», мы видим в «Вендидаде» (XVIII, 18–22) рассказ о трех частях ночи, и в первой из них хозяин дома должен призвать Огонь, сына Ахура Мазды, встать, надеть свой пояс и принести чистые дрова, чтобы они ярко горели. И говорить: «Вот идет Ази, созданный Даэвами (ведическими Асурами), чтобы биться со мной и отнять мою жизнь». Это же повторяется и во вторую, и в третью часть ночи. Кажется, до сих пор не отмечена никем близость этого к трем возлияниям ати-ратры. А ведь все это показывает, что ати-ратра – это древнейший ритуал, проводимый среди ночи для оказания поддержки Индре, божеству, вступившему в битву с силами тьмы. Примечательно и то, что такие священные акты, как надевание пояса или выжимание сока сомы, исполнялись именно в часы мрака.

И вот то, что исполнялось в течение одной ночи, вполне могло производиться в случаях, когда жертвоприношения требовались для двух, трех и больше ночей. Выше я уже указывал, что жертвоприношения в древности проводились в течение десяти месяцев, вслед за чем наступала долгая ночь. Что же делали жрецы-жертвоприносители в течение этой ночи? Не могли же они все это время спать, да и мы знаем, что жители крайних северных областей Европы и Азии не спят напролет всю долгую ночь, наступающую в их частях земного шара. Так, Поль дю Шайю, который недавно (1900) опубликовал обзор своих поездок в «земли долгих ночей», сообщил, что, хотя солнце скрывается за горизонтом в Арктике на много дней, все же в это время «лапландцы определяли по звездам время дня и ночи, будучи привычными высчитывать его по высоте звезд над горизонтом, как мы это определяем по солнцу». А то, что лапландцы делают сейчас, могли делать и древнейшие жители циркумполярного региона. Ясно, конечно, что древние жертвоприно-сители арийской расы не отправлялись спать после завершения десятимесячного ритуала. Что же, они сидели сложа руки, пока Индра бился ради них с силами мрака? Они исполняли все правила принесения жертв в течение десяти месяцев с целью помочь Индре в его битве с Валой, а вот в то время, когда Индра остро нуждался в помощи в виде исполнения гимнов и возлияний сомы, они сидели лениво, прекратив проведение ритуала, и предоставляли Индре возможность бороться один на один с Валой? Можем ли мы так думать? Такое предположение отметается напрочь всей теорией жертвоприношений.

Если арктическая теория правомерна и если предки ведических риши жили некогда в областях, где ночная тьма длилась ряд дней (день следует понимать как сутки в 24 часа), мы, естественно, ожидаем встретить упоминания о сериях ночных возлияний сомы, проводимых ночами в течение всего периода тьмы, чтобы помогать богам в их борьбе с демонами мрака. И вот в ведической литературе о жертвоприношениях описывается ряд подобных действий, которые со включением в их число ати-ратры длились от одной до ста ночей. И приверженцы Мимансы, и авторы Брахман, не понимавшие указаний на арктическую родину, превратили эти ночные жертвоприношения в дневные, и это домысленное объяснение, очевидно, было введено в те века, когда была уже забыта истинная природа ратри-кратус и ратри-саттр, но нас это не сбило с пути попыток объяснить эти факты по-другому. Я уже говорил, что, если соглашаться с Мимансой, то нельзя объяснить, почему серия жертвоприношений внезапно обрывалась с наступлением шата-ратры (сотой ночи), но с помощью данных арктической теории пояснить это можно вполне удовлетворительно, обратив внимание на тот факт, что длительность этих долгих ночей колебалась между одной ночью в 24 часа и сотней ночей (2400 часов). Это зависело от места наблюдения. Форма ночных возлияний сомы соотносилась с длительностью долгой ночи в разных местах. Там, где ночь длилась 10 суток (240 часов), поводилось возлияние даша-ратры. Поскольку древние жертвоприносители не знали ночей длиннее, после шата-ратры эти возлияния прекращались.

Мы видели выше, что легенда об Адити указывает на период семимесячного долгого солнечного дня, а добавив к этому сроку периоды сумерек и зорь, мы увидим, что до конца года остается три месяца (или, если считать, что в году 365 дней, то 95 дней), и это будет срок долгой ночи. И вот это будет соответствовать самому длинному периоду ночных жертвоприношений из числа всех, описанных в ведической литературе. Ведь заря завершает долгую ночь и поэтому не может быть включена в нее, а значит, с ее приходом завершались описанные ночные ритуалы. В некоторых работах по жертвоприношениям предписываются приношения и для зари, а поэтому мы можем без опасений исключить долгие зори из всего объема ночных жертвоприношений. И это же можно сказать о периоде долгих вечерних и утренних сумерек. Жертвоприношения в течение ста ночей были знаком максимальной длительности темного времени, в течение которого Индра сражался с Валой и обретал силу благодаря возлияниям сомы, посвящаемым ему в это время. Поскольку нет другой теории, поясняющей и сам факт ночных жертвоприношений, равно как и их количество, что очень важно, то определяющее их число 100 можно смело принять за указатель того, что древний год подразделялся приблизительно на семь месяцев солнечного света, один месяц зари, один месяц вечерних сумерек и три месяца непрерывной ночи

Есть и другие соображения, приводящие к тому же заключению. Так, в постведической литературе мы находим устойчиво традиционные напоминания, что Индра известен как единственный из богов, являвшийся хозяином (владыкой) сотен таких жертвоприношений («шата-крату»), и что эта сложившаяся атрибуция, составлявшая, если можно так сказать, саму суть «индрости», приводила к тому, что он ревностно следил за малейшими покушениями на нее. Но европейские ученые, опираясь на то, что даже Саяна так считал, за исключением нескольких мест (III, 51, 2), утверждали, что надо объяснять применяемые к Индре в Ригведе слова «шата-крату» не как «хозяин сотни жертвоприношений», но как «бог сотни ночей или силы». Этим они отмели в сторону традицию Пуран и, больше того, исключили любой перевод слова «крату» в Ригведе, кроме как «сила, энергия, умение, мудрость», или, говоря обобщенно, «сила тела или ума».

Но, принимая подобное разъяснение возникновения ночных жертвоприношений как правильное, мы должны пройти обратно по своим следам и подтвердить, что традиция и легенда Пуран не основана на чистом непонимании изначального значения слова «крату» и применяемого к Индре в ведической литературе термина «шата-крату». Мне известно, что традиции постведической литературы часто обнаруживают слабую связь с Ведами, но в данном случае мы встречаем нечто более надежное и ясное для исследования. Мы видим изолированную группу в сто ночных возлияний сомы, и пока она никем не объясняется в ведической литературе по жертвоприношениям, неразумно без видимых причин склоняться к тому, чтобы соединять ее с пуранической традицией приписывания единственно лишь Индре роли господина сотни приношений. Особенно если в свете арктической теории оба феномена могут быть хорошо и разумно соотнесены.

Сотня приношений, рассматриваемая в Пуранах как составляющая саму суть «индрости», описываются там как «ашвамедха» (принесение в жертву коня), поэтому можно с самого начала настаивать, что «шата-крату» как жертвоприношение, упоминаемое в соответствующей литературе, не является «ашвамедхой». Но разница неощутима и неважна. «Ашвамедха» – это тоже возлияние сомы, и она описывается в жертвоприносительной литературе наряду с ночными приношениями. Так, в «Тайттирийя Самхите» (VII, 2, 11) упоминается сто принесений продуктов при проведении «ашвамедхи», а в «Тайттирийя Брахмане» (III, 8, 15, 1) утверждается, что Праджапати принимал эти приношения «в течение ночи» и, соответственно, эти приношения называются «ратри-хомас». Но длительность «ашвамедхи» не указывается, так как она зависит от возвращения коня, а в Ригведе жертвенный конь идентифицируется с солнцем, двигающимся в водах (I, 163, 1).

Возвращение коня может, таким образом, быть принятым как символ возвращения солнца после долгой ночи. Близкое сходство между «ашвамедхой» и ночными жертвоприношениями, которые исполнялись во имя оказания помощи Индре в битве с Валой за освобождение из плена зари и солнца, может быть признано как установленное. Во всяком случае, нас не должно удивлять, если в Пуранах возлияния сомы («шата-ратра») встречается в форме ста жертвоприношений «ашвамедхи». Традиция, по существу, та же самая в обоих случаях, и если она может быть столь легко и естественно объяснена арктической теорией, то неразумно это отбрасывать и считать, что создатели текстов Пуран опирались на неправильное понимание термина «шата-крату» в Ведах.

Выше уже сказано, что этот термин в применении к Индре переводится западными учеными, а иногда и самим Саяной, как «владыка сотни сил». Но если Саяна в ряде строф (III, 51, 2; X, 103, 7) приводит и альтернативное значение, называя Индру «хозяином сотни жертв», то западные ученые пошли дальше и отринули все объяснения, кроме указанного. Поэтому необходимо рассмотреть здесь подробнее этот эпитет, встречающийся в Ригведе. Если слово «крату» в составе «шата-крату» воспринимать в значении мощи, или силы, то числительное «сто» («шата») следует понимать как эквивалент определений «много» или «неоднократно(ый)», поскольку никакого другого набора в сто сил не может быть подчеркнуто как особая принадлежность Индры. Возможность перевода слова «шата» в такой форме видна из неоднократного его появления в текстах в сочетании с другими существительными: к тому же Индре относятся такие определения, как «шата-нитха» («обладающий сотней приемов, или уловок») (I, 100, 12), или «сахасра-нитха» («обладающий тысячей приемов, или уловок» (III, 60, 7); «шатам-ути» («имеющий сто подпорок, или поддержек») (I, 102, 6), или «сахасрам-ути» («имеющий тысячу подпорок, или поддержек») (I, 52, 2). Стрелу Индры называют «шатбрадхна» («о ста остриях») (VIII, 77, 7) и там же – «сахасра-парна» («тысячелистной»). А Сому именуют идущим по сотне путей – «шата-яман» (IX, 86, 16), а дальше он же – «сахасра-яман» (IX, 106, 5). Даже определение «шата-маньу» («носитель ста проявлений гнева»), что Саяна переводит как «владыка сотни жертв» (X, 103, 7), находит свою некую параллель в Самаведе в виде «сахасра-маньу», а в Ригведе в виде «сахасра-мушка» («обладатель тысячи мошонок» (VI, 46, 3).

Эти примеры показывают, что ведические барды воспринимали числительные «шата» (сто) и «сахасра» (тысяча) как взаимозаменяемые величины. Но ни в Ригведе, ни в других ведических текстах мы не встретим «сахасра-крату» вместо «шата-крату» применительно к Индре, а именно так его называют в Ригведе почти 60 раз. Это значит, что ведические барды отнюдь не чувствовали себя вправе заменять эти определения одно другим. Правда, мы встречаем в Ригведе слово «амита» – «безмерный», и даже «амита-крату» (как одно из определений Индры (I, 102, 6), но (только «амита» не обязательно больше сотни, а поэтому нет оснований отказываться от значения слова «шата» как «сто».

Если бы слово «крату» нигде не встречалось в Ригведе в значении жертвы, мы могли бы правомерно переводить «шата-крату» так, как это предлагают западные ученые. Но, как заметил профессор М. Хауг, гимн (VII, 32, 26) связан с проведением ати-ратры, и, возможно, он создан самим риши Васиштхой, который обращался к Индре так: «Поддержи, о Индра, наше жертвоприношение (крату), как отец поддерживает сыновей, (помогая им). Научи нас, о Ты, призываемый многими, чтобы мы могли в этот приход (ночи) живыми достичь (сферы) света («джьотис»). Молитва, по всей видимости, связана с проведением жертвоприношения (крату), которое совершалось по поводу стремления жертвоприносителя обрести силу благополучно достичь окончания ночи. Это относится к жертвенному ритуалу ати-ратры, что выявляется и в тексте «Айтарейя Брахманы» (IV, 10), где эта молитва цитируется и объясняется таким же образом. Поскольку жертвоприношение ати-ратры выразительно выказывает суть своего названия в Ригведе (VII, 103, 7) и обрисовывается там, то похоже, что относящийся здесь к жертвоприношению сомы стих может встречаться и в других гимнах. Поэтому, если есть пассажи, где «крату» может быть воспринято в значении жертвоприношения, то нет причины отказа от понимания эпитета «Шата-крату» как обозначения «владыки сотен жертвоприношений», как предлагается в пуранической традиции.

Другим фактом, подтверждающим такой перевод, является описание в Ригведе уничтожения Индрой 90, 99 или 100 крепостей или городов («пурах») врагов (I, 130, 7; II, 19, 6; VI, 31, 4; II, 14, 6). В «Тайттирийя Самхите» слова «дэва-пура», что значит «крепости богов», были пояснены как «дни» в описании жертвоприношения «даш-ратра» (десятинощное) (VII, 2, 5, 3-4). Если же «дэва-пура» означает «дни», то принадлежавшие Шамбаре «пура» (города, крепости) вполне могут восприниматься как «ночи». Этот взгляд подтверждается указанием в «Айтарейя Брахмане» (уже выше приводимом), что Асуры скрывались под покровом ночи, то есть ночной мрак служил им, так сказать, крепостью. Разрушение Индрой сотни крепостей Шамбары эквивалентно, таким образом, его битве с врагом в течение сотни ночей, и это был тот период, когда древние жертвоприносители возливали ему сому, чтобы подготовить к борьбе с Валой.

Мы видим в ведической литературе калейдоскопические описания подвигов и деяний Индры, которые по содержанию своему приводят к тому выводу, что это он и только он может быть назван Владыкой сотни жертвоприношений. Так, он разрушает 99 или 100 крепостей врага (что идентично сотне ночных жертвоприношений); 9 и 90 рек он пересекает во время битвы с Ахи (I, 32, 14); сто кожаных ремней использовал Кутса, чтобы привязать Индру для принесения его в жертву («Тандья Брахмана», IX, 2, 22), и в Ригведе его призывают освободиться от них (X, 38, 5). Охватив все это единым взором, увидим, что это, несомненно, указывает на наличие ста неразрывно длящихся ночей на древней родине предков ведического народа. В Ригведе (V, 48, 3) говорится, что «сто» пришли в убежище Индры, чтобы «отключить» и «включить» течение обычных дней, когда Индра убивает своей дубиной Вритру. Мне кажется, что здесь ясно прослеживается указание или на сто проводимых жертвоприношений, или на сто непрерывных ночей, и на необходимость обеспечить победу над силами тьмы в нижнем мире. Эти ночи (а точнее, одна долгая ночь, длящаяся сто дней) вполне могли быть удачно описаны как отключение и обратное включение следования дней и ночей, поскольку в Арктике долгая ночь предшествует появлению солнечного света.

Но еще более поразительные подтверждения сказанного обнаруживаются в некоторых пассажах Авесты, где описывается битва Тиштрьи с демоном засухи по имени Апаоша («сжигатель»). Мы это находим в Писании парсов. В Ригведе борьба Индры с Вритрой часто представляется как «битва за воды», или как «желание коров» («стремление к коровам»), или как «желание дней», и Индра освобождает коров, или воды, и приносит зарю и солнце, убив Вритру (I, 51, 4; II, 19, 3). Здесь Индра именуется Вритра-хан («убийца Вритры»), а в Авесте он появляется под именем Веретхрагхна, но борьба за воды там приписывается не ему, а Тиштрье – Звезде дождя. Это он убивает Апаошу и освобождает воды для счастья людей «с помощью ветров и света, который обитает в водах». Итак, победа Тиштрьи над Апаошей – это точная параллель победы Индры над Вритрой, как она описана в Ригведе. В современной интерпретации этих легенд считается, что они относятся к разбиванию туч и выпусканию на землю дождя. А Тиштрья зовется Звездой дождя. Но по этой теории нельзя понять, каким образом возрождение зари и появление солнца и света могут найти себе место в описаниях победы Индры над Вритрой в таком варианте. В следующей главе будет показано, что борьба за воды слабо связана со стремлением к дождю и что битва за воды и за свет синхронны, являясь двумя вариантами одного и того же сюжета.

Оба эти сюжета посвящены победе сил света над мраком или «Иссушающим» – под таким именем выступает иногда в Ригведе враг Индры (I, 51, 11). Результатом борьбы между Индрой Шушной было освобождение вод, а также на хождение скрытых коров утра (VIII, 96, 17) и освобождение солнца (VI, 20, 5). Апаоша – это тот же Шушна под другим именем, и единственной разницей между ними является то, что в одной легенде героем выступает Индра, а в другой Тиштрья. Но эта разница несущественна, ибо атрибуты одного божества даже в Ригведе часто приписываются другому. Исследователи Зенда считают, что легенда о Тиштрье повторяет ведическую легенду об Индре и Вритре. Более того, в «Тир-яште» описывается Тиштрья как постоянно побеждающий Апаошу, поддерживаемый поднесением жертвенного хаомы самим Ахура Маздой (VIII, 15-25). Битва проходит в водах моря Воурукаши, откуда затем он поднимается ввысь, победительно сразив Апаошу (VIII, 32). О даэве Апаоше говорится, что он всегда предстает в образе черного коня, тогда как Тиштрья – в противоположном облике белого коня (VIII, 28). Он победительно выходит из вод Воурукаши, подобно жертвенному коню, поднимающемуся из вод в Ригведе (I, 163, 1). Но еще более важным для нас является тот пассаж, в котором описывается как Тиштрья сообщает Ахура Мазде о том, что должно быть сделано, чтобы помочь ему победить врага и предстать перед верующими в должный срок: «Если люди будут почитать меня, принося жертвы, при которых будут призывать меня по имени, и если они будут почитать других Язатов («достойных поклонения Шестерых»), принося жертвы и призывая их по именам, тогда я смогу явиться перед верующими в должный срок; я должен появляться в назначенное время моей прекрасной бессмертной жизни, и это может быть в одну ночь, или в две ночи, или в пятьдесят, или в сто ночей» (VIII, 11).

Поскольку Тиштрья появляется перед людьми после битвы, победив Апаошу, слова «назначенное время» означают период протекания битвы, завершив которую, Тиштрья появляется перед верующими. Таким образом, этот пассаж означает, что «назначенное время» до момента появления Тиштрьи после победы колебалось от одной до ста ночей – это во-первых. А во-вторых, Тиштрья просит, чтобы ему придавали силы для борьбы поднесением в жертву хаомы и призывали его по имени. Мы уже видели выше, что Индре подносили возлияния сомы в течение ста ночей, и древние ведические жертвоприносители старались этим обеспечить его победу над Вритрой, и Индра был единственным, кому предназначались эти жертвенные возлияния. Легенда о Тиштрье и Апаоше является точной репродукцией сцены битвы Индры с Вритрой, или Валой. Видя это столь ясно, мы без колебаний можем принять вышеуказанный взгляд на происхождение жертвоприношения «шата-ратра».

Исследователи (даже Д. Дармштеттер и Ф. Шпигель) не объясняют, почему «назначенное время» появления Тиштрьи описывается как «одна ночь, или две ночи, или пятьдесят, или сто ночей», хотя оба они переводили одинаково, придерживаясь оригинала. Эта легенда входит как сюжет в главу VII «Бундахиша», но и там мы не находим объяснения, почему «назначенное время» варьируется от одной до ста ночей. Некоторые полагают, что оно связано с периодом дождей. Но ведь дожди не приходят в период «от одной до ста ночей», и это снова не отвечает на вопрос. К тому же битва Тиштрьи с Апаошей не может быть связана только с дождями, поскольку мы знаем, что это была борьба и за свет.

Мы видели также, что были ночные жертвоприношения, и в ведической литературе они описываются как длившиеся одну, две, три, десять или сто ночей, что указывало на длительность мрака, во время которого Индра сражался с Валой. Нельзя не рассматривать совпадение этого факта с «назначенным временем» для Тиштрьи. Идентичный характер легенд несомненен, и, проверяя одной из них другую, приходишь к единственно возможному заключению, что сто ночей считались максимальным временем битвы Индры с Валой, а также Тиштрьи с Апаошей: это, естественно, относится к индоиранцам, как и то, что битва между силами света и мрака разыгрывалась в море Воурукаши, или в океане, «охваченном мраком», как говорится в Ригведе (II, 23, 18). Мы узнаем также из этих текстов, что главный герой битвы, будь это Индра или Тиштрья, нуждался в помощи, получаемой от жертвоприношений, «специально предлагаемых» ему в это время, и что такие ритуалы проводились в древние времена.

Слова «шата-крату» в Авесте не встречаются, но в «Аши-яште» (XVII, 56) говорится о «баране, наделенном сотней энергий», а в «Бахрам-яште» (XIV, 23) сказано, что «красивый баран с кругло загнутыми рогами» является воплощением Веретхрагхны. Индра тоже иногда появляется в образе барана в Ригведе (VIII, 2, 40), и весьма вероятно, что фраза в «Аши-яште» «сато-карахе масшахе» относится к Веретрагхне, и, подобно словам «шата-крату», определение «сато-карахе» обозначает не «обладающий сотней сил», а «владыка сотен деяний, или жертв». Выявляется, таким образом, близкое совпадение (соотнесение) между идеями в Ведах и Авесте по поводу этого сюжета, и это усиливает суть вывода, что ночные жертвоприношения в ведической литературе были вызваны наличием долгой непрерывной ночи (длительностью от двух до ста ночей), имевшей место в природе исходной родины ведического народа.

Теперь мы можем также удовлетворительно объяснить, почему Тиштрья описывается как «принесший сюда кружащиеся годы людей». Это параллель в Авесте ведических рассказов о Заре, приводящей в движение «века людей», или «мануша юга», о чем говорилось в предыдущей главе. Указывалось также, что когда заканчивалась битва Тиштрьи с Апаошей или Индры с Валой, новый год начинался с появления долгой зари, за которой следовали месяцы солнца, от семи до одиннадцати месяцев, в зависимости от местности.

В свете вышесказанного нам теперь легче понять истинную природу и значение жертвоприн шения ати-ратра. Она проводилась, к к проводится и теперь, только ночью (последователи школы Мимансы тщетно старались показать ее дневное время). Все это правильно, но возникает один вопрос: почему она называется ати-ратра? Приставка «ати» (совпадающая с латинской «транс») обычно обозначает нечто, «находящееся вне», «пребывающее в другой стороне или на другом конце», а не нечто «проникающее, расширяющееся или распространяющееся по всему пределу чего-либо». Даже Саяна, объясняя единственную строку, где в Ригведе встречается слово «ати-ратра» (VII, 103, 7), считает так: «Это то, что есть в прошлом или вне ночи». И такое же объяснение приводит Рудрадатта в своем комментарии к «Апастамба Шраута-сутре» (XIV, 1, 1). Таким образом, ати-ратра – это «трансночное» жертвоприношение, то есть совершаемое на краю ночи. В «Айтарейя Брахмане» говорится (IV, 5), что целью ати-ратры является изгнание Асуров из ночного мрака, а «Тандья Брахмана» сообщает (IV, 1, 4–5), что Праджапати, первый исполнитель этого ритуала, создал в его результате пару двойников – день и ночь. Отсюда следует, что ати-ратра проводилась в конце такой ночи, которая привела к росту дней и ночей, или, говоря иначе, к регулярной смене дней и ночей, последовавшей за ее завершением. Это могло произойти лишь в том случае, если ати-ратра проводилась в конце долгой непрерывной ночи в той области, где такие ночи могли иметь место. Для нас же, живущих в умеренной или тропической зоне, где обычные дни и ночи без перерыва следуют друг за другом, и это происходит в течение всего года, бессмысленной, если не абсурдной, является сама мысль о том, что некая одна ночь произвела этот денно-нощный годовой цикл. Опять же, если думать, что ежедневно происходит битва света и мрака, то Асуры должны быть изгоняемы из мрака каждую ночь до утра, и производить ати-ратру тогда требуется каждую ночь из числа ежегодных 360 ночей саттры. Но на деле-то ати-ратру проводят только в начале и конце саттры, и даже тогда действует условие, что саттра должна начинаться в день жертвоприношений: «Чатурвимша», то есть на 24-й день ритуалов Гавам-аянам, и в день «Махаврата», то есть предпоследний день проведения Гавам-аянам, она должна завершаться, а не в последний день ати-ратры.

Поэтому кажется, что исполнение ати-ратры не было изначально предназначено к тому, чтобы изгонять Асуров только из первой ночи из общего числа в 360, на которые сейчас распространяется саттра. Ведь так не будет смысла в том, чтобы Асуров не изгоняли из каждой ночи года. Отсюда следует, что ати-ратра относится к некой ночи, не включаемой в число регулярных ночей Гавам-аянам. Правильно то, что ати-ратра исполняется в начале и в конце каждой саттры, в этом смысле она может быть названа жертвоприношением «транссаттровым», или «ати-саттровым». Но это не совпадает с самим названием «ати-ратра», так как саттра не проводится ночью. Отсюда мы можем сделать вывод, что изначально проводились две ати-ратра, и не в начале и конце саттры, а в начале и конце ночи, которая приходилась на промежуток между концом и началом саттры. Когда эта ночь завершалась проведением ати-ратры, обычная саттра начиналась. И поскольку солнце было над горизонтом в течение периода последовательных дней и ночей, то не было нужды в ати-ратре в течение саттры – так и говорится в «Тандья Брахмане», что цель ати-ратры утрачивалась. Но ведь саттра заканчивалась долгой ночью, и тогда ати-ратра снова исполнялась в конце саттры, чтобы выгонять Асуров из ночи.

Я уже показывал выше, что «Тайттирийя Самхита» – это прямой и надежный источник, авторитетно утверждающий, что Гавам-аянам завершалась некогда за десять месяцев, или 300 дней, а поэтому была заканчиваема или же начинаема ати-ратрой. Слово «ати-ратра», таким образом, может быть разумно объяснено, так как жертвоприношение проводилось в начале или в завершение долгой ночи, почему и может быть определено как «транснощное» жертвоприношение. Между этими двумя ати-ратрами происходили все ночные жертвоприношения, упомянутые выше. Они посвящались исключительно Индре. Древняя Гавам-аянам, проводившаяся в течение десяти или около десяти месяцев, ати-ратра, или «транснощная», ратри-крату и ратри-саттры, или ночные возлияния сомы, длительностью от двух до сотни сплошных ночей, и, наконец, ати-ратра, за которой снова следовала Гавам-аянам, – из всего этого состоял годовой круг жертвоприношений, проводившихся изначальными предками ведического народа. И каждое из них занимало то место в этом годовом круге, которому соответствует корневое значение его названия.

Но когда десятимесячный год превратился в двенадцатимесячный, то, чтобы следовать изменившимся условиям в новом месте пребывания, Гавам-аянам растянулась в ритуал 360 дней, и, так сказать, эластичная природа ее легко допустила проведение такого изменения. Но хотя годовая саттра расширилась таким образом, охватив и ночные жертвоприношения долгих ночей, в которых больше не было нужды, ати-ратра все же сохранялась как промежуточный ритуал и вошла в ряд церемониальных действий самой саттры, и оба ритуала ати-ратры, которые имели место изначально, как показывает этимология. В моменты начала и конца долгой ночи, они стали вводным и завершающим жертвоприношением ежегодной саттры. И если бы не сохранилось само слово «ати-ратра», мы не имели бы возможности восстановить для себя историю ее изменчивой судьбы. Но равным образом ненужными стали и ночные жертвоприношения «ратри-крату» и «ратри-саттры», которые раньше исполнялись в течение долгой ночи между двумя проведениями ати-ратры, и их природа стала становиться непонятной.

Но приверженцы Мимансы отвели для них место в классе ежедневных приношений сомы, посвящаемых частично дням («ахинас»), а частично саттрам, пояснив, что ночь («ратри») эквивалентна сочетанию «день-ночь» («ахо-ратре»), что отражено в литературе по жертвоприношениям. Надо сказать, что путь введения такого изменения является вопросом, не входящим в проблемы данной книги, но тем не менее я хотел бы здесь указать, что, по моему мнению, это были авторы Брахман или их последователи «брахмавадины», которым пришлось решать трудную задачу применения древнего жертвоприносительного календаря к меняющимся условиям новых мест расселения (подобно тому, как Нума реформировал древний римский календарь).

Принесение жертв выступает в ведической религии как главное ритуальное действие, и, естественно, жрецы должны были стараться сохранить по возможности как можно больше элементов старой системы жертвоприношений, адаптируя их к новым условиям. Эта задача была не из легких, и те, кто считает Брахманы ошибочными и исполненными всяких домыслов, должны помнить о необходимости такой адаптации, признавая неизбежность вызвавших ее причин, да ведь еще и в то время, когда естественные условия, породившие систему, были почти забыты. В Брахманах не могло появляться вольных измышлений по поводу изложенных в них правил и церемоний, как будто эти новые мысли зарождались в дни создания этих памятников или в близкое к ним время: настолько близкое, что традиции зарождения таких церемоний могли наблюдаться воочию. Ведь пока эти традиции были свежими, никаких объяснений по их поводу не требовалось. Но когда они стали угасать, настала пора объяснить приемлемыми причинами их роль и место, основав эти причины на тех традициях, которые были известны. Это показывает в новом свете суть и композицию Брахман, но нам здесь нет возможности погружаться в более глубокий анализ этого сюжета.

Мы теперь пересмотрели главные черты системы приношений сомы, как она описана в ведической литературе (насколько это касалось нашей темы). Мы увидели, что при посредстве арктической теории отдельные трудные для понимания факты, которые до сих пор были неразрешимыми, могут быть объяснены легко и естественно. История всей системы жертвоприношений лежит вне пределов этой книги, но поскольку мы уже провели исследование части этой проблемы и коснулись вопроса о четко очерченной группе сотни ночных возлияний сомы, мне кажется, что достаточно убедительно выявилось свидетельство той сути, которая удержит нас от сомнений в том, что этот вид жертвоприношения является реликтом тех древнейших времен, когда предки ведических риши исполняли их с целью помочь Индре в его борьбе с силами мрака.

В первой части главы было уже показано, что Гавам-аянам, или путь коров, подобно римскому году, сначала продолжался только десять месяцев, и серия ночных жертвоприношений являлась естественным сопровождением этих ритуалов. И то и другое являются реликтами древности, и если рассматривать их наряду со свидетельствами о наличии долгой тридцатидневной зари, а также долгих дня и ночи, рассмотренных в предыдущих главах, то они окончательно доказывают, что древняя родина ведического народа лежала в циркумполярном регионе.

Серии жертвоприношений, проводимых Навагвами и Дашагвами, легенда о Диргхатамасе, постаревшем на десятый месяц, традиционные представления о том, что в древности год делился на пять сезонов, о том, что в колесницу солнца впрягалось семь или десять коней, – все это подтверждает приводимую нами точку зрения. Материалы Авесты, относящиеся к длительности борьбы Тиштрьи с Апаошей, указания Пуран на то, что Индра был владыкой сотни жертвоприношений и разрушителем сотни крепостей, проведение возлияний сомы в течение ста ночей, то есть обычай, хотя и давно вышедший из употребления, не смог бы тем не менее найти себе место в таких проведениях жертвоприношений, как ратри-саттры, если бы, как показывает его имя, не проводились эти возлияния ночами и не было бы это древнейшим обычаем, – все это вместе взятое, как и множество других, более мелких фактов, отмеченных выше, убедительно подтверждает – если только нужно еще дальше подтверждать – нашу теорию относительно исходной родины арьев, лежавшей вблизи Северного полюса.

Но здесь необходимо указать, что я не имею намерения привести любым путем к тому, что многочисленные черты жертвоприношений, обнаруживаемые в поздней ведической литературе, были популярны или известны в те древнейшие времена. Наоборот, я готов к мысли, что эти древние жертвоприношения были, по всей видимости, очень простыми. Жрецы тех времен приносили, видимо, жертвы день за днем и ночь за ночью, не представляя себе, что вся эта система потенциально подготавливала разнородные и строго определенные годовые саттры, разработанные позднее. Жертвоприношение было единственным ритуальным действием в их религии, и как бы несложно оно ни было в древности, оно являлось почти обязанностью (во всяком случае – жреца) в форме ежедневного ритуала. К тому же это служило средством уточнения календаря, поскольку годовые жертвоприношения точно следовали курсу солнца. Именно это последнее обстоятельство, относящееся к древним жертвоприношениям, особенно важно для исторических исследований, и я описал их выше с этой точки зрения. Исследование, как будет видно и дальше, имело результатом открытие ряда фактов, которые ведут нас прямо к тому, что они могут быть удовлетворительно объяснены лишь с помощью теории о первичной арктической родине. И мне кажется, что нет места сомнениям в их правильности, если, с одной стороны, они поддерживаются самой сутью гимнов Ригведы, а с другой – данными литературы о жертвоприношениях.