Измени себя — изменится Мир вокруг

Рамаяна. Книга вторая. Айодхья

Отречение царя Дашаратхи

Когда Бхарата покинул Айодхью, чтобы отправиться в город, где правил брат его матери, он взял с собой юного Шатругхну, не ведающего грехов. Оба царевича были приняты добрым царем Ашвапати в его доме как родные сыновья. Окруженные великим почетом и угождением, жили братья в столице Ашвапати, но не переставали помнить о своем престарелом отце. И царь Дашаратха не забывал своих сыновей Бхарату и Шатругхну, пребывающих вдали от родного дома.

Все четверо сыновей были дороги Дашаратхе как члены собственного тела, но первенец, могучий Рама, был отцу всех дороже.

Никто не мог сравниться с царевичем в силе и отваге, и всех превзошел Рама ученостью, и воспитанием, и мудрым разумением. Исполненный добродетелей, он никогда не кичился и не выискивал пороков у других. Чистый душою, он был приветлив и кроток в обращении, незлобив, прямодушен, почтителен со старшими. Постоянно в часы отдыха от упражнений в воинском искусстве он вел полезные беседы с умудренными возрастом, наукою и опытом мужами; и не было никого, кто более Рамы был сведущ в делах и обязанностях правителей государства. Он знал Веды и Веданги, законы и обычаи, был красноречив и рассудителен; и он никогда не уклонялся с пути долга. Он был щедр и милостив к беднякам, почитал брахманов, был сострадателен к несчастным и сурово карал злодеев. Безмерно добр он был к своим подданным, и подданные любили его.

И вот царь Дашаратха, радуясь тому, что сын его наделен столькими достоинствами, и поразмыслив, так сказал себе: «Я должен позаботиться о том, чтобы Рама, любимый сын мой, стал царем еще при моей жизни. Я знаю, что всегда стремится он к благу народа. И народ предан ему еще больше, чем мне. Поставив Раму на царство, смогу я спокойно покинуть этот мир».

Царь объявил советникам о намерении своем и повелел созвать в Айодхью благородных раджей и властителей из различных стран земли. Только Джанаку и царя кекаев второпях не успел пригласить Дашаратха, но решил, что потом пошлет к ним гонцов с добрыми вестями.

И из разных стран пришли в Айодхью во множестве раджи и владетельные кшатрии со своими воинами и слугами и явились в собрание, где восседал могучий Дашаратха, покоритель вражеских городов, и сели по старшинству на те места, которые он указал им. И подвластные Дашаратхе цари, пребывающие обычно в его столице, сошлись там, и в окружении царственных воинов владыка Айодхьи восседал на блистающем троне, как владыка небес в окружении бессмертных богов.

Тогда сказал Дашаратха в собрании раджей голосом, подобным раскатам грома, торжественным и звучным: «Ведомо вам, о мужи, сколь я радею о благе страны и народа, следуя в том славным предкам моим, – ведь все они пеклись о подданных как о собственных детях. Но многие тысячи лет протекли с тех пор, как начал я править землею под сенью белого балдахина государей, старость согнула мои плечи, и бремя царского долга утомило меня. Ныне я стремлюсь к покою, и с согласия всех собравшихся здесь дваждырожденных, ради блага подданных я возлагаю тяжкое это бремя на старшего моего сына, одаренного всеми качествами, какие должно иметь государю. Завтра утром я намереваюсь возвести его на трон. Думаю я, что не только для меня, но и для всей страны будут от этого великая польза и утешение. Рассудите же, о мужи, прав ли я; ведь беспристрастные мыслят здраво, и лишь свободное суждение ведет к решению, согласному с истиной».

Едва окончил Дашаратха свою речь, как раздались в собрании громкие возгласы одобрения. Цари, военачальники и брахманы, горожане и жители дальних областей выразили непритворную радость; многократно воздали они хвалу благодетельной мудрости Дашаратхи и достоинствам Рамы. Воздев над головою руки со сложенными ладонями, они единодушно изъявили свое согласие с решением царя.

Видя эти многочисленные знаки одобрения, царь Дашаратха возрадовался душою и поручил Васиштхе и другим брахманам приготовить назавтра все для обрядов, совершаемых при возведении наследника на трон, и тогда приветственные клики собравшихся сотрясли землю. Дашаратха же, отдав распоряжения Васиштхе, призвал к себе Сумантру, колесничего, и повелел ему отправиться за Рамой и привезти его в собрание.

И Дашаратха, стоя в том блистательном собрании среди царей Севера и Юга, Востока и Запада, среди арийских властителей и вождей варваров, как Индра-громовержец среди марутов, узрел своего сына, приближающегося ко дворцу в сиянии своей красоты и мужества, обликом подобного повелителю гандхарвов, любезного взорам и сердцам людей как благостный ливень, укрощающий жестокий зной летнего дня.

Сойдя с колесницы, Рама быстро взбежал по ступеням дворцовой лестницы – Сумантра же шел за ним следом – и предстал перед отцом, сложив смиренно ладони. И, возгласив имя царя, Рама склонился к его ногам. Царь Дашаратха взял сына за руки, привлек его к себе и обнял. Потом он указал Раме место, приготовленное для него на возвышении, украшенном золотом и драгоценными камнями, и, возведя сына на возвышение, излучающее золотой блеск, царь обратился к нему с такими словами: «Рожденный первою моей женою, равной мне достоинствами, украшенный высокими добродетелями, ты, о Рама, мой достойный сын, милый сердцу! Твое величие и благородство духа принесли тебе славу и любовь народа; потому в эти дни, когда луна пребывает в созвездии Пушья, прими звание государя. Да будет правление твое благим для твоего народа, обуздывая гнев и страсть, избегай зла, храни смирение; верши мудро правосудие над подданными, и тем ты умножишь их любовь и преданность и великое познаешь блаженство, с коим сравнится лишь то, что доступно вкушающим амриту бессмертным богам».

Услышав речи Дашаратхи, друзья и доброжелатели Рамы поспешно покинули собрание, чтобы принести радостные вести царице Каушалье. И эта лучшая из женщин щедро одарила добрых вестников золотом, и коровами, и всяческими драгоценностями.

Разошлись и другие, присутствовавшие в собрании, воздав почести царю и царскому сыну. Дашаратха же удалился во внутренние покои и там, призвав к себе Раму, сказал ему: «О Рама, я исполнил свой долг в этом мире, и все, что мне еще осталось, – это возвести тебя на трон. В минувшую ночь, о сын мой, я видел зловещие сны. Звезды падали с неба со страшным ревом, и громовые раскаты сотрясали землю. Прорицатели говорят, что звезда моей жизни вошла в сочетание с враждебными планетами – Солнцем, Мангалой и Раху. Все это предвещает царю ужасное несчастье, грозящее смертью. И в последнее время недобрые знамения появляются всюду – в небе, в воздухе и на земле; тяжкие испытания предстоят государству.

«Завтра луна войдет в созвездие Пушья» – так говорят звездочеты; завтра при благоприятном положении светил ты будешь возведен на трон. И потому, когда зайдет солнце, ты соверши вместе с Ситой необходимые обряды, и на ложе из травы куша вы проведите ночь в посте и покаянии. И пусть в эту ночь твои друзья бдительно охраняют твои покои, дабы предотвратить все беды, какие могут воспрепятствовать тому, что должно совершиться завтра».

Затем Дашаратха благословил сына и покинул покои, чтобы распорядиться о приготовлениях к завтрашним торжествам.

А весть об избрании Рамы уже разнеслась по столице, и возликовал народ Айодхьи и вышел на улицы, чтобы приветствовать будущего царя, возвращающегося из чертогов Дашаратхи в свой дом.

Злая горбунья Мантхара

Мантхара, подруга и наперсница царицы Кайкейи, выросшая вместе с нею, бывшая служанка в доме ее дяди, выглянув из окон дворца, увидала, что улицы Айодхьи украшены стягами и цветами и полны народа. Она услышала музыку и пение ведийских гимнов и радостный говор толпы, мешающийся с ревом слонов, ржанием лошадей и мычанием коров. Повстречав в дворцовых покоях няньку, одетую в нарядное платье из белого шелка, поспешающую куда-то с радостным лицом, Мантхара спросила у нее о причине всеобщего ликования и узнала, что Рама должен быть возведен завтра на царский трон.

Мантхара, безобразная и завистливая сердцем горбунья, услышав это от няньки, возгорелась потаенной злобой. И, поспешив тотчас же к Кайкейи в ее спальню, где та покоилась еще на своем ложе, не восстав ото сна, она обратилась к царице с такими словами: «Вставай, о неразумная! Время ли спать? Великая опасность надвигается на тебя. Ведомо ли тебе, что счастье твое, неверное, как речное половодье летом, ускользает от тебя ныне?»

Встревоженная словами горбуньи, Кайкейи опросила, трепеща от страха: «Какая беда случилась, о Мантхара? Что означает твой вид, исполненный смятения и горести?» Мантхара ей сказала: «О благородная, тебе грозит ужасное и непоправимое несчастье. Царь Дашаратха решил возвести Раму на трон. Безмерный страх объял меня, когда я услышала об этом, и, словно горя в огне, я поспешила к тебе, поглощенная заботой о твоем благе. Ведь твое горе, о Кайкейи, умножает мои страдания, и мое благополучие возрастает вместе с твоим. О несчастная, ты лелеяла на своей груди ядовитую змею – твоего супруга. Речи его источают мед, но сердце исполнено зла. Отослав Бхарату в дом твоих родичей, коварный Дашаратха возжелал отдать Раме царство своих предков. Утешая тебя ласковыми словами, он готовит погибель тебе и твоему сыну; пришло для тебя время помыслить о том, что ты можешь сделать для своего спасения». Услышав слова горбуньи, прекрасная Кайкейи преисполнилась радости и привстала на своем ложе, подобная ясному лунному свету осенней ночи; и она одарила Мантхару драгоценным украшением как добрую вестницу. «О Мантхара, – сказала она, – новость, которую ты принесла мне, отрадна моему сердцу. Ведь я люблю Раму, как родного сына, и ничто не утешило бы меня больше, чем вступление его на царство. За эту весть, о Мантхара, требуй от меня какой хочешь награды».

В ярости швырнула горбунья богатое украшение наземь и так сказала царице Кайкейи: «Чему ты радуешься, безумная? Или ты не видишь, что ты – на краю бездны? Горько мне, царица, но я смеюсь в душе, глядя на тебя. Какая женщина в здравом уме станет радоваться успеху сына жены-соперницы? Ты будешь служить как рабыня гордой Каушалье, она будет помыкать тобою и нами всеми, и сын твой будет ждать милости от Рамы, словно слуга; я дрожу при мысли об этом».

«Но Рама справедлив и предан истине, благочестив и добродетелен, – отвечала Мантхаре Кайкейи. – Он старший сын царя и наследует царство по праву. Он будет милостив к своим братьям и ко всем своим родным, как и его отец. Почему же ты горюешь, о горбунья, услышав о вступлении Рамы на трон? Минут годы, и для Бхараты придет время царствовать. Власть же над страною принадлежит ему столько же, сколько и Раме, и я не утрачу почета нимало в сравнении с Каушальей».

Задыхаясь от ярости, Мантхара сказала: «Скуден твой разум, не отличишь ты доброго от злого, и тебе не достичь беды, нависшей над тобою. Рама будет царем, а после Рамы – его сын; Бхарата же навсегда отпадет от рода государей. Не могут все сыновья царя быть царями; великая смута возникла бы, когда бы все они взошли на трон. И потому цари, о Кайкейи, возлагают бремя правления на старшего сына, если он того достоин, или на младшего, когда тот более добродетелен.

Недобрая судьба ожидает Бхарату. Пойми, что сердце мое терзается только из-за тебя. Нет сомнения в том, что Рама, обретя власть, не замедлит отослать твоего сына в отдаленную страну или же в другой мир. Рама не причинит зла преданному ему Лакшмане – эти двое всегда стоят друг за друга; но Бхарата для Рамы – соперник и враг, и горе ему, если Рама воцарится на троне. Подумай же о том, что можно сделать для спасения Бхараты и для блага всех твоих родных и близких. Сделай так, чтобы сын твой Бхарата получил царство, а Рама был изгнан в леса; только этим ты избавишь нас от великого несчастья. Иначе Бхарата будет сокрушен Рамой, как слон, преследуемый львом в лесной чаще; а Каушалья припомнит тебе, о гордая жена, все обиды, которые ты некогда нанесла ей. Помысли же о средствах победить и изгнать твоего врага, или ты погибнешь вместе со своим сыном».

Тогда Кайкейи с лицом, пылающим от гнева, сказала Мантхаре: «Сегодня же я пошлю Раму в изгнание и немедля возведу Бхарату на царский престол. Но скажи, как могу я совершить это?» И Мантхара, злая горбунья, завидующая счастью Рамы, сказала: «Есть средство, о Кайкейи, – или ты забыла о нем, или молчишь о нем, чтобы услышать из моих уст то, что сама ты некогда поведала мне». – «Какое средство?» – спросила Кайкейи, приподнимаясь на ложе.

И вот о чем напомнила ей Мантхара.

«В давние времена, – молвила горбунья, – когда боги воевали с демонами, твой супруг, о царица, взяв тебя с собою, выступил однажды из Айодхьи, чтобы вместе с другими царственными подвижниками оказать помощь в той войне повелителю бессмертных. Далеко на юге, в лесу Дандака, ракшасы, напав внезапно ночью, в кровавом бою истребили много отважных воинов. Царь Дашаратха сражался, не ведая страха, но был сокрушен вражеским оружием и лишился чувств; тогда он был увлечен тобою с поля битвы. В этот миг смертельной опасности, тяжко израненный, царь был спасен тобою, о достойная жена, и в благодарность за это он обещал исполнить два любых твоих желания. Ты же сказала, что примешь дар тогда, когда желание такое у тебя возникнет, на что он отвечал тебе: «Да будет так».

Ты сама рассказала мне об этом когда-то, о благородная, и из любви к тебе я сохранила все в памяти. Заставь же теперь царя отказаться от его решения. Напомни ему о его обещании и потребуй двух даров: избрания Бхараты на царство и изгнания Рамы в леса на четырнадцать лет.

Сейчас удались в дом гнева, о царица, и ложись на непокрытом полу, одетая в запыленные одежды. Не смотри на царя и не говори с ним. Только плачь, когда увидишь, что опечалился владыка земли. Ведь ты его любимая жена, ради тебя он войдет в огонь. Он будет предлагать тебе золото, и жемчуга, и драгоценные камни, но ты будь стойкой и не склоняйся пред ним. Напомни ему о тех двух дарах, которые он обещал тебе во времена войны богов и демонов, и он тебе отказать не посмеет».

И, приняв за добро то, что поистине было злом, Кайкейи возрадовалась при мысли об исполнении своих желаний. Осыпав Мантхару похвалами и обещав щедро одарить ее, когда обретет желаемое, прекрасная Кайкейи последовала за горбуньей в дом гнева. Там, сняв с себя украшения, она опустилась наземь и сказала Мантхаре по ее же наущению: «Ступай, о лучшая из горбуний, и скажи царю, что я не покину этого места, пока не уйдет в леса Рама, а Бхарата не сядет на трон». И, подстрекаемая вновь и вновь коварной Мантхарой, Кайкейи сказала, дрожа от гнева: «Если не покинет Рама Айодхью, не нужно мне ни ложа, ни украшений, ни еды, ни питья. Или он уйдет в изгнание на долгие годы, или я удалюсь в обитель смерти». С этими жестокими словами она распростерлась на земле, усыпанной сброшенными ею с себя драгоценными украшениями.

Два желания Кайкейи

Между тем Дашаратха, отдав необходимые для грядущего торжества распоряжения, отпустил приближенных и слуг и вернулся во внутренние покои. Он вспомнил, что любимая жена его Кайкейи не знает еще об избрании Рамы, и поспешил к ней, чтобы обрадовать ее благой вестью. И он вошел в покои Кайкейи, подобные обители бессмертных, украшенные золотом, и серебром, и слоновой костью, полные карлиц и шутих, редкостных вещей и драгоценных каменьев и необыкновенных яств и напитков; там цветущие и отягченные плодами деревья осеняли пруды с прозрачной водою, и оглашались те покои сладкими звуками лютни и криками попугаев, павлинов, лебедей и птиц краунча. Но, войдя во внутренний покой, могучий царь не нашел свою возлюбленную Кайкейи на ее ложе.

Царь, огорченный, – ибо никогда еще в это время дня не заставал он покои пустыми, – выйдя оттуда, спросил стража, стоявшего у дверей, о царице, и тот поспешил ответить ему, что благородная царица, рассерженная чем-то безмерно, удалилась в дом гнева. С тревогою в сердце вступил Дашаратха в дом гнева и узрел жену свою, которая ему была милее жизни, распростершейся на земле в неподобающем ей виде, словно павшая апсара или киннари, низринутая за грехи с небес, подобно лани, пронзенной отравленною стрелой охотника.

И царь, пораженный скорбью, нежно коснулся лотосоглазой Кайкейи и сказал: «Я не знаю, за что гневаешься ты на меня. Кто обидел тебя, о благородная? Если злой недуг вселился в тебя, назови его – у меня есть искусные лекари, щедро одарю я их, и они исцелят тебя. Или ты хочешь, чтобы я покарал кого-нибудь? Или кого-нибудь наградил? Не скрывай своих мыслей, о ты, наполнившая мое сердце печалью! Нужно ли предать кого-нибудь смерти? Или отпустить на свободу заточенного в темницу? Сделать бедняка богатым? Или богача – нищим? Ты знаешь, что я никогда не посмею воспротивиться твоему желанию – повелевай мною! Клянусь моими добрыми деяниями, я все сделаю, чтобы развеять твою тоску!»

Так говорил царь прекрасной Кайкейи, она же, тая в душе недобрые желания, отвечала ему: «Никто не обидел меня, о могучий царь. Я скажу тебе о том, чего я хочу, но прежде обещай, что исполнишь просьбу мою без промедления». И Дашаратха сказал: «Клянусь тем, кто мне всего дороже, опорою моей жизни, Рамой, моим ненаглядным сыном клянусь, я исполню желание твоего сердца!»

Тогда сказала Кайкейи, помышляющая лишь о собственной пользе, готовая поразить слух супруга жестокой и губительной речью: «Ты поклялся и ты обещал мне, что свершится то, чего я желаю. Да услышат твою клятву тридцать и три божества с Индрой во главе! Да услышат ее Солнце, и Луна, и Небо, и Планеты, и Ночь, и День, и Страны света, и Земля, и все живые существа! Я призываю богов и вселенную в свидетели твоих слов, о царь, прославленный справедливостью, благочестием и верностью данному слову!» И, так заклиная царя, Кайкейи напомнила ему его обещание, данное в дня войны богов и демонов.

«Ныне, о потомок Рагху, – молвила Кайкейи, – я хочу получить обещанные дары. И если ты откажешь мне теперь, презренная тобою, я отрекусь от жизни». Затем, опутав царя коварной речью, как петлею оленя, попавшего в ловушку, и подчинив его своей власти всецело, она сказала: «Выслушай же меня, о государь. Дошло до меня, что идут приготовления к свершению обрядов в честь Рамы, вступающего на трон. Повели, о праведный царь, чтобы на трон взошел Бхарата. Пришло время исполнить и второе мое желание – пусть Рама, одевшись в оленьи шкуры, удалится в леса Дандака и ведет там жизнь отшельника девять и еще пять лет. Ты же отдай Бхарате царство, свободное от посягательств Рамы. Вспомни о своем обещании, о владыка, и, верный своему слову, да будешь ты царем царей».

Внимая нечестивым речам Кайкейи, Дашаратха в смятении сказал себе: «Снится ли мне дурной сон, или помрачился мой разум? Или злой дух овладел мною?» И не в силах понять причину происходящего, он лишился чувств. Когда же он пришел в себя и вспомнил слова Кайкейи, сердце его преисполнилось скорби. И с тяжким вздохом, пораженный горем и мукой, словно олень, завидевший тигрицу, царь опустился на непокрытую землю и снова лишился чувств. Нескоро возвратилось к нему сознание; тогда он сказал Кайкейи, пылая гневом: «О ты, губительница рода! Что сделал тебе дурного Рама, злая женщина? Он всегда почитал тебя, как родную мать. За что же ты ненавидишь его? На погибель свою взял я тебя в этот дом, как змею, таящую в себе смертельный яд. Всеми прославлены добродетели Рамы; за что же я отрекусь от своего любимого сына? Скорее откажусь я от Каушальи, или от Сумитры, или от царства, но не от Рамы; скорее мир может существовать без солнца, без воды и хлеба, нежели я смогу жить без Рамы, сына моего. И потому, о ты, стремящаяся к неправедной цели, забудь о своем намерении! Как появилась у тебя эта ужасная мысль? Ты всегда говорила мне, что Рама столь же дорог тебе, как и благородный Бхарата. И доныне ты никогда не совершала ничего недостойного и никогда не причиняла мне горя. О милая, я не могу поверить, чтобы в здравом уме ты вела когда-нибудь такие безрассудные речи. Опомнись, о Кайкейи! Видишь, я кладу мою голову к твоим ногам. Сжалься надо мною! Я стар и стою на краю могилы. Будь доброй матерью Раме в избавь меня от греха!» Кайкейи, не вняв увещанию, обратилась к царю, терзаемому горем, с речью, еще более жестокой. «Если ты, о повелитель, обещав дар, раскаиваешься после, – сказала она, – зачем похваляешься ты, о могучий, своею праведностью в этом мире? И что скажешь ты святым мудрецам, когда спросят они тебя об этом? Ты скажешь: «Я нарушил свое слово, данное той, кому обязан жизнью»? Ради того чтобы угодить Каушалье, ты покроешь позором род Икшваку? Я же и дня не проживу, если увижу, что Каушалье воздают почести, как царице-матери, – смерть я приму тогда как избавление. Если ты откажешь мне, я выпью яд в тот же день и умру на твоих глазах. Клянусь моим сыном, который мне дороже собственной жизни, только изгнание Рамы умиротворит меня».

Сказав так, Кайкейи умолкла. И царь, пораженный услышанным, взирал на нее, не в силах произнести ни слова. Затем, охваченный горестью, он поник, как дерево, подрубленное топором, и чувства в нем помутились, как у безумного. И он сказал Кайкейи такие слова, исполненные печали и отчаяния: «Кто внушил тебе, что достоин избранный тобою путь, нечестивый и гибельный? Или нет у тебя стыда, что ты обращаешься ко мне с речами, словно подсказанными злым духом? Увы! Я не знал доныне, сколь извращена твоя природа. По неведению я доверился тебе, как ребенок, играющий с ядовитой змеею. Проклятье женщинам, коварным и лживым! Но нет, я говорю не о всех женщинах, лишь о матери Бхараты. О ты, желающая всех лишить счастья, о жестокосердая, или бог сотворил твою душу столь подлой для того только, чтобы мучить меня? Но я не переживу изгнания Рамы. Ты останешься вдовою и будешь править царством вместе со своим сыном. Будь тогда счастлива, низвергнув в ад меня, и Каушалью, и других моих сыновей. Что скажу я теперь царям и моим советникам, и народу после того, как, побуждаемый всеобщим одобрением, я объявил об избрании Рамы? Все станут говорить: «Безрассудный и сластолюбивый царь Дашаратха сослал в леса своего сына ради прихоти молодой жены». О горе мне! Что скажу я Каушалье? Что станет с Ситой, когда услышит она весть об изгнании Рамы? О ты, навлекшая позор на род царей кекаев, о злодейка, не ведающая стыда, ты можешь броситься в огонь, принять яд, скрыться под землею – я не исполню твоего желания, несущего гибель мне и моему роду. Я не хочу видеть тебя живой, о ты, испепеляющая мое сердце, отнимающая у меня жизнь! Подумай, как стану жить я без Рамы! Как жить отцу, лишившемуся сына? О нет, ты не должна, о благородная, причинять мне зло. Я припадаю к твоим ногам – сжалься надо мною!»

Но тщетно царь молил Кайкейи, тщетно горькие обращал к ней упреки; она презрела его мольбы и слезы и, упорствуя в намерении своем, замкнулась в безжалостном молчании.

А меж тем солнце село и наступила ночь; но не принес ее приход покоя несчастному царю. Тяжко вздыхая, возвел глаза к небу старый Дашаратха и молвил: «О ночь, блистающая звездами, внемли моим стенаниям – пусть никогда не наступит утро! Будь милостива ко мне и скрой от взора моего ненавистную Кайкейи, ввергшую меня в пучину горя!» И, сказав это, он распростерся на земле, пораженный как ударом грома постигшей его бедою.

Рама во дворце Дашаратхи

Когда минула ночь и настало утро, повсюду зазвучали трубы, и загремели барабаны, и пробудился весь город и наполнился радостным шумом. Здания украсились стягами; они реяли над кровлями храмов и богатых домов, как белые облака над горными вершинами. Народ собрался на террасах и у дверей домов на пути от жилища Рамы до царского дворца. И с утра потянулись в Айодхью со всех сторон жители окрестных и дальних деревень, прослышавшие о вступлении Рамы на престол.

В это утро, в час благоприятного расположения светил, мудрый Васиштха, сопровождаемый своими учениками, все приготовившими для обряда, вступил в лучший из городов – Айодхью, – улицы которого, чисто выметенные, политые водою и украшенные, благоухающие сандалом и агуру, заполнены были ликующей толпой. У ворот дворца Дашаратхи Васиштху встретил царский колесничий, и мудрец повелел ему немедля войти к своему государю и объявить, что все готово для предстоящего празднества.

«Скажи государю, – молвил Васиштха, – что и златые сосуды с водой из Ганги и из океана, и мед, и молоко, и восемь прекрасных дев, и дикий слон, и колесница, запряженная четырьмя конями, и меч, и превосходный лук, и балдахин, белый, как лунный свет, и серый буйвол, спутанный золотой цепью, и могучий лев, и троя, и тигровая шкура, и коровы, и различные священные животные и птицы – все доставлено в надлежащее время и брахманы ждут только царского слова, чтобы начать обряды».

И Сумантра вошел в царские покои, куда он имел доступ во всякое время дня, и стража беспрепятственно пропустила его. Представ перед царем и Кайкейи, он с радостью возвестил о приходе Васиштхи; но ничего не ответил ему Дашаратха, угнетенный отчаянием и скорбью. Тогда, видя, что царь не в силах заговорить, Кайкейи сказала удивленному колесничему: «Сумантра, государь утомился, бодрствуя всю ночь в ожидании счастливого события. Ступай не мешкая и приведи во дворец Раму, достославного сына царя». – «Как пойду я, – возразил Сумантра, – без повеления государя?» И Дашаратха сказал ему: «Ступай за Рамой, Сумантра, я хочу его видеть».

Выслушав эти слова, колесничий удалился, не подозревая дурного, чтобы исполнить волю царя и царицы.

Прибыв ко дворцу Рамы, блистающему великолепием и красотою, подобно белому облаку в осеннем небе, Сумантра увидел у входа толпы горожан, явившихся поутру с дарами, и царских советников на конях и в колесницах, собирающихся сопровождать Раму, и огромного слона, подобного горе, готового нести царевича к месту торжества. И, вступив во дворец, Сумантра, сведущий в обычаях, приказал стражам, охраняющим покои царского сына: «Пойдите и скажите Раме, что Сумантра ждет у ворот».

Рама, услышав о приходе колесничего, повелел провести его в покои; и Сумантра, войдя, узрел царевича, восседающего с Ситой на золотом возвышении, покрытом дорогим ковром. Узнав от Сумантры, что царь и Кайкейи хотят видеть его, Рама, обрадованный, обратился к Сите и сказал ей: «О милая, нет сомнения, что добрая царица Кайкейи, проведав о моем избрании, торопит теперь государя, отца моего, со свершением торжественных обрядов; ведь она всегда была расположена ко мне и всегда радела о счастье царя и моем. И ныне государь и Кайкейи призывают меня, желая незамедлительно объявить о венчании моем на царство. Я должен поспешить во дворец моего отца, ты же оставайся и развлекись с подругами своими».

И, простившись с синеокой Ситой, Рама покинул свой чертог. У ворот он встретил Лакшману, ожидавшего его, смиренно сложив ладони, и всех своих друзей, явившихся воздать ему почести. Ответив на их приветствия, царевич взошел на свою колесницу, отделанную серебром и покрытую тигровой шкурой, а Лакшмана взошел вместе с ним и встал позади него с белым опахалом в руках как верный его телохранитель; и сотни витязей с обнаженными мечами в руках последовали впереди и позади колесницы Рамы на конях и слонах. И всю дорогу от дворца Дашаратхи народ, теснившийся на улицах, приветствовал Раму громкими кликами, и женщины с террас и из окон домов осыпали его цветами.

Достигнув царского дворца, Рама прошел один во внутренние покои, свита же осталась ждать его у входа.

И, войдя в царские покои, Рама увидел своего отца на богато украшенном троне, печального и с измученным лицом, и рядом с ним Кайкейи. Смиренно поклонившись в ноги царю, Рама приветствовал затем царицу с надлежащим почтением; но не поднял на него взора, затуманенного слезами, и ничего не сказал ему в ответ несчастный царь.

Встревоженный и удивленный необычным поведением царя и никогда не виданной ранее мрачностью его, Рама, бледный и повергнутый в уныние, обратился тогда к Кайкейи и спросил ее: «Не прегрешение ли какое, совершенное мною по неведению, причина тому, что я вижу отца моего разгневанным ныне? Если это так, прошу тебя, умилостивь его и смягчи его гнев. Чем удручен его дух и почему так бледен он, всегда встречавший меня ласковой речью? Не терзает ли его какой-нибудь недуг, душевный или телесный? Не случилось ли беды с ясноликим Бхаратой или с отважным Шатругхной? Или невзгода посетила матерей моих? Скажи мне, о высокочтимая, я жажду знать истину. Какое нежданное горе омрачило сердце владыки?»

Кайкейи сказала: «Нет, Рама, царь не гневен и ничто не грозит ему. Но некогда обещал он исполнить два моих желания и теперь боится заговорить, чтобы не промолвить неугодное тебе. Ведь ты – его любимый сын. Я расскажу тебе обо всем, о Рама, коль скоро ты обещаешь сделать все, что повелит тебе царь, будет ли то по сердцу тебе или нет».

Рама, опечаленный, ответил Кайкейи в присутствии царя: «Горе мне, если ты могла усомниться в моей сыновней преданности, о благородная! По единому слову отца моего я пойду в огонь, выпью яд, кинусь в море, если он повелит. Поведай мне, о царица, в чем воля государя, и знай, что исполню ее – еще никогда не отступал Рама от сказанного им единожды».

И Кайкейи поведала о войне богов и демонов, о спасении Дашаратхи и о том обещании, которое он дал ей. И сказала тогда коварная и подлая Кайкейи Раме, справедливому и не ведающему зла, о своих недобрых желаниях: «Пусть взойдет вместо тебя на царство Бхарата, ты же да отправишься в изгнание в леса Дандака сроком на семь и еще на семь лет».

Выслушав эти слова, жестокие, как возвещение смерти, Рама не был повергнут в отчаяние, но старый царь великой был сокрушен горечью при мысли о разлуке с любимым сыном. Рама же, истребитель врагов, отвечал Кайкейи: «Да будет так, как ты говоришь. Ради исполнения того, что было обещано тебе моим отцом за спасение его жизни, я с радостью отправлюсь в леса и пробуду там как отшельник столько лет, сколько ты пожелала. Одно лишь печалит мое сердце: почему государь сам не объявил мне об избрании Бхараты на царство? Ведь я рад следовать любому его велению. Утешь царя! Почему, потупив взор, он безмолвно проливает слезы? Я же поспешу исполнить волю его».

Кайкейи, обрадованная, сказала: «Слова твои справедливы, о Рама! Не следует медлить с исполнением решенного. Пусть пошлют тотчас гонцов за Бхаратой – да возвратится он немедля в Айодхью. Ты же прости отцу его молчание – он смущен и потому не может говорить с тобой. И уходи в лес, поторопись, о Рама; царь не будет ни пить, ни есть, ни совершать омовение, пока ты останешься здесь».

При этих словах царь воскликнул, рыдая: «О горе!» – и упал без чувств на асану, украшенную золотом. Рама, подняв отца и усадив его на асане, приготовился уйти, понуждаемый безжалостными речами Кайкейи, как конь жестокими ударами плети. И, обещав царице покинуть в тот же день Айодхью, Рама испросил у нее разрешения увидеться с матерью и Ситой, поклонялся в ноги царю, оцепеневшему в бесчувствии, и удалился.

Горе Каушальи и гнев Лакшманы

Выйдя от царя и Кайкейи, Рама направился, сопровождаемый Лакшманой, в покои своей матери.

Когда же распространился слух об его изгнании, женщины во дворце подняли громкий плач. Жалуясь и стеная, царские жены порицали Дашаратху и проливали слезы о горькой участи Рамы. «Увы! Мы лишились опоры своей и защитника», – говорили они. Но сам Рама оставался неколебим и спокоен, утрата царства не омрачила лица его, прекрасного, как месяц осенней

ночью, и речь его, обращенная к друзьям и к слугам, осталась по-прежнему исполненной благоволения, доброты и кротости.

У входа в покои Каушальи Рама встретил многих преклонных годами почтенных брахманов и с ними женщин и детей, которые все воздали ему почести и осыпали его благословениями. И привратницы, охраняющие чертог старшей царицы, приветствовали Раму словами: «Победа тебе!» – и немедля известили повелительницу о его приходе.

Рама, войдя в благословенную обитель своей матери, застал ее у алтаря возносящей богам молитву о счастливом царствовании сына. Не ведая о беде, она с утра, облачившись в белые одежды, совершала жертвоприношение огню и старалась умилостивить божества возлияниями воды, приношениями риса, варенного в молоке и сахаре, зерна, топленого масла и цветов.

Рама приветствовал мать, склонившись до земли, сложив смиренно ладони; она же поспешила к нему навстречу и, обняв его, сказала голосом, прерывающимся от радости: «Да будешь ты долговечен, о Рама, дитя мое! О, не напрасны были мои молитвы и обеты – благо царского рода Икшваку будет твоим уделом». Тогда Рама поведал ей о постигшем их горе, о своем изгнании и о воцарении Бхараты.

Как дерево, подрубленное топором, упала Каушалья на землю, едва эта весть коснулась ее слуха. Рама, видя свою мать, достойную иной участи, распростершейся без чувств на земле, тотчас поспешил поднять ее и, видя, что одежды ее покрылись пылью, бережно их отряхнул.

«О сын мой, – молвила, очнувшись, несчастная царица, сокрушенная гибелью своей радости, – если бы не родился ты на свет, горе быть бездетной не так бы убивало меня, как эта весть, которую ты принес мне. Молитвы богам и посты, раздача милостыни и соблюдение обетов и все, что претерпела я ради обретения сына, – все было бесплодным, как семя, брошенное в песок пустыни. Как вынесу я бесконечные дни разлуки с тобою, не видя твоего лица, оскорбленная супругом, презираемая женами-соперницами, когда я, старшая царица, стану последней из рабынь надменной и дерзкой Кайкейи? О, сердце мое, наверное, из железа, если не разорвалось оно при этой страшной вести; нет места для меня в царстве Ямы! О Рама, жизнь моя бесполезна без тебя – и я последую за тобой в леса, как следует корова за своим теленком!»

Так сетовала и плакала Каушалья. Когда она умолкла, обуреваемый гневом, возвысил голос Лакшмана. «Я не знаю, о высокочтимая царица, – сказал он, – за какую вину должен Рама покинуть царство и уйти в леса. Даже враги его не могли бы найти за ним греха. Какому закону следовал царь, отрекаясь от такого сына? Поистине, одряхлев, он впал в детство. Предавшись во власть Кайкейи, он может повелеть все что угодно, но кто посмеет воспрепятствовать Раме взойти на трон, когда я буду рядом с ним, готовый оградить его моими стрелами от любого врага? Клянусь моим луком, и уничтожу всех сторонников Бхараты и, если вся Айодхья поднимется против Рамы, я истреблю без жалости всех ее жителей – кто отважится противостоять нам обоим? Утешься, о благородная, я развею твое горе, даже если для этого нужно будет убить моего отца – поддавшись наущениям Кайкейи, он стал нам врагом и достоин смерти».

Вняв речам высокого духом Лакшманы, Каушалья, плача, сказала Раме: «Ты слышишь, о сын мой, что говорит твой брат? Ты не должен уходить отсюда, повинуясь воле бесчестной жены твоего отца, и покидать меня, угнетенную горем. В разлуке с тобою я не смогу жить, и ты, виновный в гибели матери, пойдешь после смерти в ад».

Рама отвечал своей матери Каушалье, плачущей и стенающей: «Я не могу пойти против воли моего отца. Древние герои, богоравные воины и святые, покоряясь воле отцов, отдавали жизнь свою и своих близких. Вспомни сыновей Сагары, погибших под землею, вспомни Раму, сына Джамадагни, по слову отца обезглавившего свою мать в лесу. Уходя от тебя в изгнание, я лишь вступаю на путь, проложенный до меня мужами, достойными подражания».

И Рама сказал Лакшмане: «Я знаю твою преданность мне и твою мощь и отвагу, о Лакшмана! Но да будет ведомо тебе, что долг – превыше всего в этом мире, а мой долг повелевает мне исполнить обещанное отцом моим. Поэтому откажись от своего неразумного намерения – я никогда не приму царства, добытого несправедливостью. Лучше ты, о Лакшмана, обуздав свой гнев, распорядись об отмене назначенных на сегодня торжеств и обрядов. Сегодня же я покину Айодхью, как обещал отцу и Кайкейи, и удалюсь в изгнание. Умерь свой гнев, о сын Сумитры, – это Судьба подсказала младшей царице ее желание. Судьба одна – причина моего изгнания, с нею же, всемогущей, напрасно спорить. И потому не печалься и не гневайся на отца и на Кайкейи. Не возлагай вины на тех, чьи слова и деяния определены Судьбой».

Выслушав эти слова, Лакшмана опустил голову, тяжело вздыхая, и затем так отвечал Раме: «Ты думаешь, что следуешь стезей справедливости, повинуясь неправедным велениям царя и Кайкейи, но ты заблуждаешься, в том нет сомнения. Многие напускают на себя притворное благочестие, чтобы обмануть легковерных; но как ты не видишь порочности этих обоих, наших врагов, называющих себя нашими родителями? Почему ты, исполненный сил и отваги, безропотно следуешь нечестивым словам царя, жалко покорствующего прихотям Кайкейи? Прости меня, о великий воин, но я не могу этого стерпеть. Если это называется добродетелью, такая добродетель мне отвратна. Пусть ты считаешь это неизбежным деянием Судьбы – ты не должен вести такие речи, непостижимые для меня. Только бессильные и робкие следуют покорно воле Судьбы; но тот, чье мужество способно ей противостоять, не дрогнет перед лицом Рока. Да увидят сегодня люди, кто могущественнее – Судьба или мужество человека. Этот лук в моей руке – не праздное украшение, этот меч – не для игры, для истребления врагов. Тучею стрел покрою я небо над полем битвы, и никто – ни конный, ни пеший, ни на колеснице, ни на боевом слоне – не пробьется сквозь смертоносный град моих стрел. Я устелю поле брани телами врагов и разрушу подлые замыслы царя и матери Бхараты. Скажи, на кого обрушить мне гибельные удары моего меча? Я – твой слуга. Повели – и я всю землю покорю и сделаю подвластной тебе!» Так говорил Лакшмана, и слезы лились из его глаз. И Рама обнимал и утешал его, увещевая подчиниться отцовской воле.

И Рама сказал: «Я ухожу сегодня. Ты же, матушка, оставайся и позаботься об отце. Неразумно желание твое последовать за мною в леса. Если после моего ухода и ты покинешь отца, он умрет; из всех деяний женщины нет более жестокого, нежели покинуть мужа. Пока жив царь, мой отец, не оставляй его, ухаживай за ним, и тем обретешь ты нетленную награду в иной жизни».

И, заливаясь слезами, Каушалья благословила Раму. Он же, многократно поклонившись матери в ноги, покинул дворец Дашаратхи, чтобы идти в свой дом, где ждала его Сита.

Сита

Сита, свершив поутру надлежащие обряды, поджидала Раму с мыслью о грядущем торжестве и с радостью в сердце, еще не зная и не предчувствуя постигшей их невзгоды. Когда же по возвращении из царского дворца Рама вступил в свой чертог и Сита увидела его, бледного и с поникшей головою, она, трепеща, поднялась со своего места ему навстречу. И сказала прекрасная дочь Джанаки: «Почему ты печален, о господин мой? Ведь сегодня – день твоего воцарения. Почему же лицо твое не осеняет царский балдахин, белый, как морская пена? Почему не окропили волосы твои медом и творогом брахманы, искушенные в Ведах и в обрядах помазания на царство? Почему не предшествуют тебе слуги, несущие золотой царский трон, и с ними слон могучий, подобный горе, и почему не следуют за тобой царские советники и богатые горожане в нарядных одеждах и не звучат, о великий воин, гимны и песнопения во славу твою? Бледность покрыла черты твои, и никогда я не видела такого смятения во взоре твоем. О чем горюешь ты в день своего торжества?» «О Сита, о рожденная в благой семье царей Видехи, – отвечал Рама, – мой отец изгнал меня в леса! Так пожелала царица Кайкейи, он же не мог перечить ей, связанный обетом. Бхарата станет царствовать вместо меня, а я уйду в леса, где буду жить отшельником четырнадцать лет. Я ухожу сегодня. Живи счастливо и в мире под властью нового царя, повинуйся ему; соблюдай обеты и посты; каждый день, восстав ото сна, возноси молитвы богам; почитай отца моего Дашаратху, владыку народов. Моя мать Каушалья преклонна годами и подавлена горем разлуки со мною – будь к ней ласкова и почтительна. Почитай братьев моих, как собственных братьев, и превыше всех – Бхарату; помни, что цари не терпят неповиновения. Я ухожу в леса, о Сита, ты же оставайся с миром и живи по моему завету».

Выслушав эти слова, сказала Раме царевна Видехи голосом нежным и сладкозвучным: «Или я столь ничтожна и низка душою в твоих глазах, что ты говоришь мне это, о лучший из людей? Мне смешны такие речи; к лицу ли они умудренному знанием закона? Нет, их даже слушать зазорно. О дорогой супруг мой, отец, мать, сын, брат, невестка – все они живут плодами Собственных деяний, но жена, о благородный, всегда разделяет участь своего мужа. И потому, о Рама, если ты обречен на изгнание, то с тобою и мне суждена жизнь в лесах. И если ты уходишь сегодня, я пойду впереди тебя, ступая по терниям и колючей траве. Не разубеждай меня. Я не буду бременем для тебя, о герой; в лесном безлюдье, в дебрях, где бродят дикие звери, под сенью деревьев, напоенною благоуханием лесных цветов, я буду тебе утехой и помощницей; с тобой не страшны мне скитания в глуши, без тебя не нужны мне и небесные чертоги. Сердце мое принадлежит одному тебе, не отвергай меня, жену твою, которая решилась скорее умереть, чем разлучиться с тобою!»

Но Рама, помышляя о тяготах, ожидающих поселившегося в лесу, не хотел брать Ситу с собою в изгнание и, утешая ее, проливающую слезы, так говорил ей: «О Сита, послушай меня, оставайся здесь; знай, что великие опасности и беды таят дремучие леса! Ты не ищи счастья там, где найдешь одни невзгоды. Тяжко жить в лесу – рычание львов, обитающих в пещерах гор, поражает там слух и гнетет душу; дикие звери, резвящиеся в лесной чаще, завидев человека, приближаются, чтобы напасть на него, – лес полон бед! Колючие кусты и лианы преграждают там дорогу; ночь усталый путник проводит на постели из опавших листьев, на прогалинах, оглашаемых криками сов; он питается дикими плодами и кореньями – лес полон бед! И потому ты не должна уходить в леса – леса тебе не сулят блага!»

Так говорил Рама, и, как ни умоляла его дочь Джанаки, на все ее просьбы он отвечал отказом. Тогда сказала Сита, страшась разлуки, с надменною насмешкой: «О чем думал мой отец, о Рама, когда назвал тебя своим зятем, тебя, мужчину обликом, но женщину делами? Горе людям, верящим в твое мужество, – поистине, они заблуждаются. Чего боишься ты, что не хочешь взять меня с собою? Или ты решился уступить другим жену свою – меня, которая всегда была чиста в помыслах своих и верна тебе? И почему столь усердно стремишься ты угодить тому, ради кого лишен ты царства, и хочешь, чтобы я ему угождала? Нет, лучше я умру, чем останусь здесь, с твоими врагами. О Рама, позволь мне сопутствовать тебе! Никогда не услышишь ты от меня ни единой жалобы. Травяное ложе мне будет мягче постели, покрытой дорогими тканями, пыль, которою меня осыплет ветер, мне покажется благоуханным сандалом, а плоды, коренья и листья, которые ты мне дашь, слаще покажутся, чем пища бессмертных. Я не вынесу разлуки с тобою, о Рама! Разве смогу я жить без тебя четырнадцать лет!» При этих словах слезы, чистые, как кристалл, заструились из очей Ситы, словно капли росы, стекающие с лепестков лотоса, и лицо ее побледнело, как увядший лотос, разлученный со своим водным ложем. И она приникла в горе к своему супругу, он же обнял ее и сказал: «О достойная почести, не нужно мне и небесного царства, обретенного ценой твоего горя, и я никого не боюсь! Я не хотел, чтобы ты жила в лесах, но, если ты решилась, я не могу оставить тебя; следуй за мною и раздели мое изгнание».

Слыша эти речи, Лакшмана, вошедший перед тем, поклонился брату в ноги и сказал со слезами на глазах: «Если ты уходишь в леса, населенные оленями и слонами, я пойду с тобою, предшествуя тебе с луком в руке. Без тебя не милы мне все блага небес». Тщетно пытался Рама отговорить его, напоминая ему о его долге беречь и охранять мать свою и поручая его заботам Каушалью. «Бхарата не посмеет обидеть наших матерей, – возразил сын Сумитры, – из страха перед твоею мощью. Если же он не окажет им должного почета и заботы, клянусь, я убью этого нечестивца, хотя бы все три мира встали на его защиту. Поэтому не препятствуй мне следовать за тобою. Я буду указывать тебе путь в лесу, приносить плоды и коренья, и я буду служить тебе и царевне Видехи, вам обоим, бодрствующим и спящим». И Рама, утешенный его словами, позволил сыну Сумитры сопровождать его и Ситу в лесах.

Рама покидает Айодхью

Рама и Сита пришли к царскому дворцу пешком; Лакшмана следовал за ними. Народ теснился вокруг них на улицах; горожане и горожанки, толпившиеся на террасах своих домов, бросали на них скорбные взгляды и громко выражали сочувствие свое изгнанникам и возмущение решением Дашаратхи; и многие из них изъявляли желание последовать за Рамой в леса. У дверей царских покоев Рама увидел доблестного Сумантру, сидевшего, уныло понурив голову, и послал его к отцу известить об их приходе.

Войдя к царю, Сумантра объявил ему о приходе Рамы. «Созови всех моих жен», – повелел ему тогда Дашаратха. И все триста пятьдесят жен царя пришли, и первая среди них – Каушалья. Тогда царь сказал Сумантре: «Приведи моего сына».

Когда вошли в царские покои Рама, Лакшмана и дочь Джанаки, царь поспешил к ним навстречу, встав со своей асаны, но, не дойдя до Рамы, приближавшегося к отцу, смиренно сложив ладони, рухнул на землю без чувств, поверженный горем. Рама и Лакшмана подняли его и положили на асану, а дворец огласили громкие вопли и стенания женщин, смешавшиеся с нестройным звоном браслетов и золотых украшений на их воздетых к небу руках.

Очнувшись, царь сказал: «О Рама, дар, обещанный мною Кайкейи, лишает меня рассудка. Заточи меня сегодня в темницу и будь царем Айодхьи».

«О государь, – отвечал ему Рама, – правь землею тысячу лет! Не нужно мне царства. Я ухожу в леса на четырнадцать лет; позволь Сите и Лакшмане сопровождать меня. Я пытался отговорить их, но они не хотят расставаться со мною. Не печалься и благослови нас – мы уходим сегодня».

И царь, опутанный сетью обета, сказал, подстрекаемый тайно Кайкейи: «Если ты решился твердо, я не смею воспрепятствовать тебе в исполнении твоего долга. Но не уходи сегодня, о сын мой! Ночь уже близка. Останься, ты отправишься в путь завтра!» Но Рама ответил: «Нет, государь, клянусь тебе, что не могу оставаться здесь ни часа более. Я обещал царице Кайкейи покинуть город сегодня, и я сдержу свое слово. О мой отец, не печалься; я вернусь через четырнадцать лет!»

Царь обнял Раму. Тогда поднялся великий плач в собрании царских жен, и горестные возгласы раздались отовсюду. Только царица Кайкейи среди всеобщих изъявлений скорби осталась невозмутима и в лице не изменилась. Напрасно Сумантра и следом за ним Васиштха обратились к ней со словами осуждения и с увещаниями, умоляя ее не губить супруга своего и отказаться от безумного своего желания; совесть не укоряла ее, и раскаяние ее не посетило. И облик царицы остался безмятежен, как и прежде.

Когда же Дашаратха повелел своим советникам отправить вместе с Рамой войска и сокровища царской казны, Кайкейи восстала против его решения с превеликой пылкостью. «Бхарата не примет царства, – сказала она, – лишенного ценностей своих». И Рама отказался от казны и от войска: «К чему слоновья сбруя тому, у кого слона отобрали? Я отрекся от всего! – сказал Рама, – Пусть принесут мне только одежду отшельника из бересты, пусть принесут мотыгу и корзину». И Кайкейи сама принесла одежду из бересты и подала ее Раме со словами: «Носи это».

И, сняв свой богатый наряд, Рама облачился в грубое платье отшельника; то же сделал и Лакшмана на глазах у отца своего. Но Сита, увидев предназначенное ей одеяние из бересты, пришла в смятение, как лань при виде охотничьей петли. Со слезами приняла она берестяной наряд из рук Кайкейи. Но, не умея надеть его, остановилась в замешательстве. Рама помог ей накинуть бересту поверх шелков, в которые она была одета; а женщины вокруг залились слезами, увидев Ситу в платье отшельницы. И ропот возмущения поднялся в собрании; царь же обратился к Кайкейи с горьким упреком: «Неужто мало тебе изгнания достойного Рамы? О ты, не ведающая стыда губительница рода, ты вступила на путь бесчестия, он приведет тебя в ад!»

Рама, который безмолвствовал все это время, сказал, обращаясь к Дашаратхе: «О справедливый царь, моя старая мать останется здесь под покровительством твоим и защитой! Да будет обращение с ней достойно ее, царицы древнего рода! О податель щедрых даров, тебе должно еще более почета оказывать ей теперь, когда она будет разлучена со мною, дабы не изнемогла она под бременем горя и не ушла от нас безвременно в обитель Ямы».

В горести поник головою Дашаратха, великой одолеваемый скорбью. Затем, оборотившись к Сумантре, повелел ему снарядить колесницу и запрячь ее превосходнейшими конями, чтобы отвезти изгнанников к южным пределам царства; и повелел ему принести богатые и нарядные платья для Ситы и золотые украшения и драгоценности.

Облачившись в роскошные наряды, Сита озарила своей красотою чертоги, подобная Солнцу, озаряющему вселенную своими лучами. Каушалья, обняв Ситу, сказала: «Женщины, покидающие своих мужей в несчастье, почитаются нечистыми. Такова природа женщин; от тех, кто дарил им счастье в дни благополучия, они отрекаются, когда приходит беда. Женщины неверные, неблагодарные, лживые и бессердечные, чья любовь мимолетна, почитаются нечистыми. Ни происхождение, ни ученость, ни благочестие, ни добродетель не могут привязать сердца женщин; поистине, сердца их нестойки. Но благословенны те чистые женщины, чья преданность супругу неколебима в день невзгоды. И хотя сын мой уходит в леса, ты не должна выказывать пренебрежение к нему. Богатый или бедный, супруг твой должен быть божеством для тебя».

Сита отвечала своей свекрови, сложив почтительно ладони: «Я внимаю речам благородной царицы. Да не сравнит она меня с женщинами подлыми и нечестивыми. Мне ведом долг мой; о нем говорили мне в родительском доме. Лютня не звучит без струн; колесница не движется без колес; женщина, даже имеющая сто сыновей, не знает счастья без мужа. Я почитаю супруга моего как божество; могу ли я пренебречь моим долгом?» И Каушалья, слыша эти слова, проливала слезы радости и горя.

Рама, Сита и Лакшмана, поклонившись царю, обошли его кругом. И с его соизволения они простились поочередно и с Каушальей, и с Сумитрой, и с другими царскими женами. Покинув дворец, они взошли на блистающую колесницу, украшенную золотом, и Сумантра повел ту колесницу, запряженную отборными конями, быстрыми, как ветер.

Великое горе воцарилось во дворце и на улицах города, где собрались все жители Айодхьи, и стар, и млад, чтобы проводить Раму. И народ толпами повалил за колесницей, шумно изъявляя свою скорбь и свое негодование. «Погоди, не торопись, колесничий! – восклицал народ, обращаясь к Сумантре. – Поезжай медленнее. Дай нам в последний раз взглянуть на Раму!»

И Дашаратха вышел из дворца со всеми своими женами. Он услышал плач и стенания, увидел народ, бегущий за колесницей Рамы, и горе его возросло. При виде царя и цариц, проливающих слезы, толпа разразилась рыданиями, еще более громкими; и пыль от колес удаляющейся колесницы ложилась на землю, прибитая слезами провожающих.

Рама, оглянувшись, увидел, что отец его и мать следуют издали за колесницей. И не в силах более вынести душевной муки, Рама крикнул, обращаясь к Сумантре: «Гони коней!»

Мать Рамы бежала за колесницей, восклицая: «Рама, Рама! Сита! Лакшмана!» – и плача об изгнанных; так корова бежит за своим теленком, когда связанного уводят его пастухи. «Стой, остановись!» – кричал царь Сумантре; Рама же повторял: «Гони!» – и колесничий, пребывая в смятении, не знал, кому он должен повиноваться, «По возвращении ты скажешь царю, что не расслышал его приказа, – сказал ему Рама. – Мне же промедление невыносимую причиняет муку». И Сумантра, окриком заставив народ расступиться, погнал коней во всю мочь.

И царь с царицею остановились, глядя сыну вослед. Пока виднелось на дороге облако пыли, поднятое колесницей, Дашаратха стоял там, не в силах отвести от него взора, когда же и оно скрылось из глаз, старый царь пошатнулся и упал бы на землю, если бы не поддержали его Каушалья с правой стороны и стройная Кайкейи – с левой. Но, с гневом оттолкнув Кайкейи, Дашаратха сказал ей: «Не касайся меня, я не хочу тебя видеть, о ты, преследующая только собственную корысть и покинувшая стезю добродетели! Ты не жена мне; я отрекаюсь от тебя, и отныне мне ничего не нужно ни от тебя, ни от сына Бхараты!»

Великая скорбь охватила Айодхью, и всю землю кругом, и небо, когда Рама удалился в изгнание. Солнце закатилось, а вечерние жертвоприношения огню не были совершены. Жители Айодхьи позабыли о своих повседневных делах, о еде и питье, и все пребывали во власти единой мысли о своей утрате; и слоны забыли о корме, и телята не сосали коров. Звезды померкли; тучи, принесенные внезапным ветром, обволокли окрестность, и тьма окутала землю. И царь Дашаратха и с ним его жены и свита вернулись в город, погруженный в печаль.

Путь к Читракуте

Удалившись несколько от города, Рама остановил колесницу и обратился к жителям Айодхьи, которые продолжали следовать за ним, уговаривая их вернуться обратно. И он просил их повиноваться новому царю и воздал хвалу достоинствам Бхараты. Но горожане объявили, что не хотят иного царя, кроме Рамы. Между тем брахманы из Айодхьи, согбенные под бременем лет, мудрые и ученые, приблизились, умоляя Раму остановиться и не покидать их. И когда царевич увидел, что почтенные старцы следуют за его колесницей пешком, он устыдился и сошел с колесницы и, беседуя, пошел с ними рядом. И когда достигли они реки Тамасы, наступившая темнота воспрепятствовала им продолжать путешествие. Сумантра распряг усталых коней, напоил их и выкупал, привязал и накормил травою. Рама со своими спутниками расположился на ночлег.

Здесь, на берегу Тамасы, провели они первую ночь изгнания. Рама и Сита заснули на ложе, устроенном Сумантрой под деревом, а колесничий и сын Сумитры бодрствовали до утра, беседуя о великих добродетелях Рамы. Когда же забрезжил рассвет, изгнанники отправились в дорогу, прежде чем проснулись горожане, дабы не позволить им сопровождать их далее. И горожане, пробудившись, уже не нашли Раму на месте ночлега и, потеряв его след, глубоко опечаленные, поневоле возвратились в Айодхью, в свои дома.

А Рама продолжал свой путь на юг. Переправившись через Тамасу, изгнанники выбрались на большую, надежную дорогу; кони помчались с быстротою ветра, и вскоре они достигли священной реки Ведашрути. Кругом тянулись возделанные поля, и Рама слышал, как крестьяне, работавшие на них, говорили между собою об его изгнании.

Миновав поля, сады и рощи, Рама со своими спутниками покинул пределы Кошалы. И, оставив эту обширную и процветающую страну, Рама остановил колесницу и, повернувшись в сторону Айодхьи, сложил ладони и произнес слова прощания. Затем он повелел Сумантре двигаться дальше на юг.

Они пересекли Гомати, несущую свои воды к океану, и продолжали неспешно свой путь по приветливой местности, мимо красивых и богатых селений, окруженных садами и манговыми рощами. И они достигли берегов прекрасной Ганги, чьи прохладные и незамутненные воды текут от далеких гор, где излились они с небес по волосам Шивы; текут то стремительно, то медленно, там – низвергаясь с высоты с яростным и диким ревом, отраженным окрестными скалами, здесь – струящиеся мирно и величаво, с радостным плеском, среди лесов и полей, сверкая на солнце, как алмаз; текут то через отмели, оглашаемые криками птичьих стай, то по глубоким местам, минуя тихие заводи, покрытые лотосами и лилиями, унося на волнах своих цветочную пыльцу и опавшие листья прибрежных деревьев.

Рама вышел к Ганге вблизи Шрингаверапуры; он остановился на отдых в тени огромного орехового дерева на самом берегу реки; здесь он решил остаться до утра следующего дня.

Здесь встретились путники с Гухой, царем нишадов, давнишним другом Рамы: прослышав о прибытии изгнанников, Гуха явился к месту их отдыха на берегу Ганги в сопровождении советников своих и родичей и, приветствовав обоих царевичей и Ситу, предложил им свое гостеприимство и услуги. Рама отвечал с благодарностью на приветливые речи царя, но отказался остаться у него, поведав ему, что поклялся вести отныне жизнь отшельника. И эту ночь они провели под ореховым деревом на берегу Ганги; и Гуха остался с ними и бодрствовал до утра вместе с сыном Сумитры и колесничим возле ложа Рамы и Ситы, сокрушаясь о печальной участи благородного сына Дашаратхи.

Наутро Гуха призвал своих советников и повелел им доставить крепкий и просторный челн и сильных гребцов для переправы через Гангу. И когда челн и гребцы прибыли на место, Рама простился с царем Гухой и с Сумантрой, которого он отсылал с колесницей обратно в Айодхью, и поручил Сумантре передать царю Дашаратхе и царицам весть об их благополучном путешествии. Затем он вместе с Ситой и Лакшманой вошел в челн.

Напутствуемые добрыми пожеланиями Гухи, изгнанники пустились в лодке, движимой веслами опытных гребцов, через широкую Гангу. И когда они достигли середины реки, Сита, сложив молитвенно ладони, обратилась к божественной Ганге, испрашивая у нее благополучия для сына Дашаратхи и счастливого возвращения по прошествии четырнадцати лет.

Пристав к южному берегу, путники высадились из челна. И Рама обратился к Лакшмане, призывая его зорко оберегать Ситу в безлюдных лесах, по которым пролегал их дальнейший путь. По велению Рамы Лакшмана первым двинулся по лесной тропе; Сита следовала за ним, Рама же замыкал шествие.

И когда изгнанники исчезли в чаще леса, Сумантра, смотревший им вслед с другого берега Ганги, запряг коней и, удрученный, отправился в обратный путь, в Айодхью.

Изгнанники шли весь день по тропам цветущей и приветливой страны ватсов. По пути братья охотились в лесу на вепрей и оленей; запасшись вдоволь пищей, вечером они сделали привал под сенью большого дерева на лесной опушке. В эту ночь Рама бодрствовал вместе с Лакшманой, охраняя сон Ситы. До рассвета беседовали они, вспоминая близких, оставшихся дома; Раму одолевала тревога за отца, отданного попечению своекорыстной Кайкейи. Но тщетны были его усилия склонить Лакшману к возвращению в Айодхью.

К вечеру следующего дня достигли они священной обители Бхарадваджи у слияния Ганги с Ямуной. Великий мудрец с почетом принял изгнанников; переночевав у него, наутро они опять собрались в путь. Бхарадваджа уговаривал Раму остаться и поселиться в его обители, но царевич искал место более отдаленное и пустынное. Тогда мудрец указал ему дорогу к горе Читракуте, излюбленной отшельниками и расположенной в десяти крошах от обители Бхарадваджи, в местности, изобилующей дичью.

Распростившись с гостеприимным Бхарадваджей, путники двинулись вдоль берега Ямуны на запад. И в указанном Бхарадваджей месте они построили из сухих деревьев плот и переправились на нем через быструю Ямуну; посреди потока Сита помолилась речной богине, обещав принести ей в жертву тысячу коров и сто сосудов с вином, когда Рама благополучно вернется в Айодхью.

За Ямуной они продолжали свой путь по лесам, не удаляясь от реки. Сита с Лакшманой шли впереди, Рама следовал за ними; и братья заботливо охраняли Ситу. В пути царевна озирала с любопытством лесную окрестность, и, когда видела незнакомый цветок или плод, она указывала на него, и Лакшмана приносил его ей; и Сита спрашивала у Рамы о его названии. Так дошли они до знаменитого священного баньяна, и здесь Сита снова молилась о благополучном возвращении Рамы.

И они пошли дальше; на ночлег остановились они на берегу Ямуны.

На рассвете Рама разбудил Лакшману и Ситу. Коснувшись священных вод Ямуны, они отправились дальше; и нежный щебет птиц услаждал их слух; долго шли они лесною тропою и наконец приблизились к благословенным обителям Читракуты.

«Смотри, о Сита, – молвил Рама, – как пламя, ярко рдеют в густой листве цветы деревьев кимшука. Ветви бхаллатак и бильв клонятся к земле под тяжестью цветов и плодов, и некому освободить их от бремени. Видишь, о Сита, рои пчел, вьющихся над благоухающими цветами? Слышишь, как сладко поет датьюха и откликаются ей из леса павлины? О милая, мы останемся здесь, в этих местах. Взгляни, там, за лесом, виднеются горные вершины; высоко вздымаются утесы Читракуты, подобные дворцам, блистающие на солнце то как серебро, то как сапфир, то багрянеющие, как кровь; с них ниспадают десятки водопадов, быстрых горных потоков и ручьев, сбегающих по склонам во все стороны. А склоны горы покрыты рощами манго, диких яблонь и бильв, зарослями бамбука, лодхры, ююбы, тростника, нипы и сезама. Там обитают таинственные существа – киннары и видьядхары, избравшие эти прекрасные рощи для игр своих; по ночам на склонах Читракуты, как огоньки, светятся травы и в чаще бродят хищные звери – свирепые тигры, гиены и медведи.

Взгляни, вот река Мандакини с ее пестрыми островками и отмелями, с несметными стаями фламинго и уток на ней, с берегами, поросшими тенистыми деревьями и кустами, покрытыми множеством цветов; стада оленей приходят сюда на водопой, и отшельники свершают здесь свои омовения. О Сита, о Лакшмана, мы поселимся в этих чудесных краях и будем жить здесь счастливо, позабыв о наших невзгодах!»

И Рама повелел Лакшмане принести дерево, хорошее и крепкое. Выбрав надлежащее место, они выстроили себе на Читракуте хижину. Когда хижина была готова, крытая листвою деревьев, прочная и защищенная от ветра, Лакшмана убил в лесу черного оленя, и, соорудив алтарь, они принесли жертву богам домашнего очага. Рама прочел подобающие мантры и молитвы. И они вступили в свое новое жилище.

И в этой хижине на Читракуте Рама, Сита и Лакшмана зажили счастливо и безмятежно.

Смерть Дашаратхи

Простившись с царем нишадов, Сумантра с тяжелым сердцем пустился в обратный путь и на третий день в сумерки вернулся в Айодхью, безмолвную и безрадостную; и, когда он приблизился к ней, ему почудилось, что город пуст и все его жители вымерли. Когда же он въехал в городские ворота, народ толпами устремился к нему, чтобы услышать от него вести о Раме. Ответив на расспросы горожан, Сумантра добрался до царского дворца и, сойдя с колесницы, вступил в чертоги Дашаратхи.

Миновав один за другим семь покоев, Сумантра вошел в восьмой, погруженный в сумрак, и здесь узрел он царя в окружении его жен, сокрушенного горем о сыне, видом своим внушающего жалость; Кайкейи не было при нем.

Покрытый дорожной пылью, предстал Сумантра перед царем, смиренно сложив ладони, и передал ему слова Рамы. Дашаратха, тяжко вздыхая, обратил взор свой на колесничего и в волнении, со слезами на глазах стал расспрашивать его о сыне: «Где остановился Рама на ночлег? Неужели, о Сумантра, он, царский сын, взращенный в роскоши, привыкший к ложу, устланному дорогими тканями, проводит ночь под деревом, на голой земле, как нищий странник? И что он ест? Как живет он в глухом лесу, кишащем хищными зверями и змеями, в безлюдье, он, кого сопровождала всегда пышная свита и охрана? Что сказал Рама? И что Лакшмана? И что сказала и сделала, войдя в лес, царевна Видехи? Поведай мне обо всем, о колесничий, расскажи, как живут они в лесах!»

И Сумантра рассказал о том, как проводил он Раму до берегов Ганги, как простился с ним и вернулся домой. «И я увидел, о государь, – сказал Сумантра, – что во владениях твоих, покинутых Рамой, царит уныние. Даже деревья поникли в печали, роняя листья; пересохли пруды и ручьи; в реках и озерах завяли лотосы и воды замутились. Леса застыли в немой тоске, ничто не движется в них, звери попрятались в свои норы, умолкли птицы, листья и цветы потеряли свежесть свою и благоухание. Сады и рощи утратили красоту свою. И когда я вернулся в Айодхью, никто не приветствовал меня у ворот. И люди на улицах, встречая мою колесницу, великую выказывали горесть, и всюду я слышал скорбные вздохи и рыдания. И Айодхья предстала моим взорам тоскующей, как мать, утратившая сына».

Выслушав Сумантру в глубокой печали, царь отпустил его. День угас. Царь в своих покоях, изнуренный горем, отошел ко сну.

Среди ночи Дашаратха пробудился. То была шестая ночь со дня ухода Рамы. И, терзаемый скорбью разлуки с сыном, Дашаратха вспомнил давнюю вину свою. Он сказал Каушалье, которая пребывала без сна вместе с ним в эту ночь, тою же томимая печалью: «Поистине, о царица, человек пожинает плоды своих деяний! О я, безумный, я сам навлек на себя несчастье, подобно дитяти, вкусившему по неведению яд.

Это случилось в давно минувшие дни, когда ты не была еще моей женой. Я был тогда юным царевичем, преданным страсти к охоте и воинским упражнениям; и я был прославлен своим искусством в стрельбе из лука. «Царевич попадает в цель на слух, ее не видя» – так говорили обо мне; и, гордясь этим своим умением, я, кшатрий и лучник, совершил великий грех.

Было время дождей; солнце, высушив землю, вступило в ту мрачную область небес, куда удаляются мертвые; зной спал внезапно, и синие тучи появились на небосводе. Кваканье лягушек, крики павлинов и антилоп огласили леса, птицы укрылись в своих гнездах в листве деревьев, сотрясаемых дождем и ветром.

В это благодатное время года однажды на исходе дня я взял свой лук, взошел на колесницу и отправился в лес на берегу Сарайю, намереваясь подстрелить буйвола, или слона, или иного какого-нибудь зверя. Было уже совсем темно, когда я приблизился к берегу реки. В непроглядной тьме я услышал у самой воды неясный звук, подобный крику слона. Я поднял свой лук и пустил стрелу, пустил ее на звук, и тотчас же услышал жалобный крик. Увы, то был не слон, а молодой пустынник, лесной житель, а шум, услышанный мною, был шумом лившейся в кувшин воды.

Когда я услышал человеческий голос, лук выпал из рук моих; испуганный, я поспешил на крик и на берегу Сарайю увидел юношу, распростертого у самой воды, пронзенного моей стрелою. Рядом с ним лежал кувшин. Тело его было покрыто грязью и кровью. Он поднял на меня глаза и сказал: «За что ты убил меня, царевич? Что сделал я тебе дурного? Ведь ты убил вместе со мною и моих родителей, дряхлых, слепых и беспомощных, – я был их единственной опорой. Что станется с ними? Они ждут меня теперь – я обещал им принести воды из реки – и не знают, что я умираю здесь, на глазах у тебя. Ступай по этой тропе, о царевич, она приведет тебя к хижине моего отца. Поведай ему о моей смерти, но будь осторожен – берегись его проклятий. Но прежде чем идти, извлеки эту стрелу, которая мучает меня. И не бойся, что тем лишишь меня жизни, – я не брахман родом, и грех твой не будет тягчайшим».

И когда я вытащил стрелу из его раны, он испустил дух. Подобрав кувшин с водой, я пошел по тропе и достиг одинокой хижины. Там увидел я престарелых родителей юноши, беспомощных, подобных птицам, у которых обрезали крылья. Я сказал им о смерти их сына; поведал я и о том, как это случилось. И, сраженный страшной вестью, отец убитого проклял меня. «Я мог бы испепелить тебя на месте моим проклятием, – сказал он мне. – Но ты погубил сына моего неумышленно и сам пришел сказать мне о его смерти. Поэтому не сразу поразит тебя мое проклятие – ты умрешь от тоски по своему сыну, как умираю я теперь». Затем, свершив поминальные обряды, родители юноши взошли на погребальный костер, и души их отлетели на небо.

Ныне сбывается предсказание старого отшельника, – плача, промолвил царь. – Я умираю от тоски по сыну. О Каушалья, я больше не вижу тебя; коснись меня руною. Ах, если бы Рама был здесь и коснулся меня сейчас, я, кажется, мог бы еще жить. О, благословенны, трижды благословенны те, кто дождется его возвращения! Чувства мои угасают, как угасают и превращаются в дым лучи светильника, в котором не осталось масла. И как бурный поток разрушает свои берега, горе мое разрушает мое тело. О сын мой, опора моя, ты ушел от меня! О Каушалья! О бедная Сумитра! О жестокая, о враг мой, Кайкейи, ты, что опозорила род свой!» – И с этими словами царь Дашаратха испустил свой последний вздох.

Утром, пробудившись, царские жены нашли его недвижимым на его ложе. Сначала подумали они, что спит он; но, не слыша его дыхания, они затрепетали, как листья на ветру. Когда же истина открылась им, громкие вопли и плач их огласили царский чертог. Видя царя бездыханным, Каушалья обвила его тело руками и разразилась безутешными рыданиями. «Радуйся, о жестокосердная Кайкейи! – восклицала она. – Ты добилась исполнения своих желаний». И горько плакала и убивалась Сумитра и вместе с нею Кайкейи и все жены царя.

Великое горе и смятение охватило Айодхью. Собравшись во дворце, приближенные царя совершили печальный обряд. Но в отсутствие сына царя они не решились предать тело погребальному костру и, поместив его в чан, наполненный маслом, стали держать совет. Они обратились к Васиштхе, вопрошая его о том, как надлежит им поступать далее. «Страна, лишенная царя, – говорили они, – подвержена бедам и мятежам, ей угрожают враги; младшие там не повинуются старшим, жены – мужьям; жители не строят домов, не возделывают полей, не приносят жертвы богам; богатство не имеет надежной охраны; купцы, прибывшие с товарами из дальних краев, не знают безопасности на дорогах; нет защиты от воров и разбойников; никто не может ни приобрести имущества, ни сохранить приобретенное. Люди в такой стране живут как рыбы, пожирая друг друга, и государство идет к гибели. Назови нам нового царя, о Васиштха! Ибо страна без царя – все равно что река без воды, лес без листвы, стадо без пастыря!»

Выслушав эти речи, Васиштха сказал: «Бхарата, на которого государь возложил бремя царского долга, живет в столице дяди своего вместе со своим братом Шатругхной. Не мешкая пошлем за ним гонцов». И советники согласились с ним.

Тогда он призвал к себе четверых приближенных царя и приказал им: «Отправляйтесь сей же час на быстрых конях в столицу царя Ашвапати. Скажите Бхарате, что я и советники просим его и Шатругхну возвратиться незамедлительно в Айодхью, ибо того требует неотложное дело. Но ничего не говорите ему до времени о бедах, постигших род Рагху, – об изгнании Рамы и о смерти царя».

Гонцы, повинуясь Васиштхе, отправились в дорогу и поздно вечером на седьмой день пути прибыли в Гиривраджу.

Возвращение Бхараты

В ту ночь, когда гонцы из Айодхьи прибыли в столицу Ашвапати, Бхарате приснился недобрый сон. И на следующий день он был задумчив и грустен, и напрасно, призвав красивых танцовщиц, друзья старались развлечь его плясками, игрой на лютне и веселыми представлениями. Он не рассмеялся ни разу, и печаль не покидала его. Наконец один из друзей спросил: «Почему нерадостен ты сегодня, царевич, здесь, в окружении твоих друзей?» Бхарата сказал: «Этой ночью я видел во сне моего отца, бледного, с развевающимися волосами; я видел, будто он упал с вершины горы в грязный пруд, полный коровьего навоза. Потом я увидел его, покрытого с головы до ног маслом, и, смеясь, он черпал масло пригоршнями и пил его. И снилось мне, что месяц упал с небес на землю, и земля разверзлась, и обнажилось дно океана. Листва опала с деревьев, и все горы стали извергать дым. И опять я увидел моего отца; в черной одежде и с венком из красных цветов на голове, он уносился к югу на колеснице, влекомой ослами. Женщина в красном платье смеялась над ним; и я видел, как свирепый обличьем ракшас схватил его и поволок за собою. Это мрачное сновидение не идет у меня из ума, и безотчетный страх томит мою душу – вот почему я невесел и не отвечаю на ваши речи. Я не могу избавиться от непонятной тревоги; этот сон предвещает недоброе нашему роду!»

В то время как он говорил это, послы из Айодхьи вступили в царский дворец. Принятые с почетом царем Ашвапати, они принесли богатые платья и украшения в дар ему и царевичам и обратились затем к Бхарате – передали ему слова Васиштхи, как тот повелел им. И на все расспросы Бхараты о здоровье царя и цариц и братьев гонцы отвечали кратко, что все здоровы, но неотложное дело требует возвращения Бхараты и Шатругхны в Айодхью.

Испросив разрешения у царя Ашвапати, Бхарата отправился в путь с Шатругхной. И царь кекаев богато одарил его на прощание: он подарил ему огромных слонов с Ираватских гор, и быстрых коней, и верблюдов, и сторожевых собак с клыками, как мечи, силою подобных тиграм, и две тысячи золотых монет и снарядил многолюдную свиту сопровождать его. Но щедрые дары не тешили душу Бхараты, омраченную тревогой.

Нигде не останавливаясь надолго, держал Бхарата путь домой через леса и реки, оставляя позади своей колесницы города и страны, и, когда миновала седьмая ночь пути, на рассвете он увидел перед собой Айодхью. Но, приближаясь к городу, Бхарата был удивлен царящей в нем тишиной. Безлюдны были сады, обычно полные по утрам любителей развлечений, веселившихся ночь напролет; из городских ворот не выезжали и не въезжали в них колесницы и повозки, не шествовали слоны и вьючные животные, и людей не было видно на дороге. И сердце Бхараты сжалось, предчувствуя беду.

И когда Бхарата въехал в город через ворота Вайджаянта, он увидел приметы, которые, как было ему ведомо, возвещали кончину государя. Дома горожан стояли неубранные, с раскрытыми дверьми; на зданиях не было стягов; лавки купцов были закрыты, храмы – не украшены гирляндами цветов, площади перед ними пусты и не метены, и дым жертвоприношений нигде не поднимался к небу.

Понурив голову, с тяжелым сердцем вступил Бхарата в царский дворец и направился сразу в покои своей матери. Увидев сына, вернувшегося домой после долгого отсутствия, царица Кайкейи, обрадованная, поднялась со своей золотой асаны. Царевич поклонился матери в ноги, и она обняла его. Ответив на расспросы матери о здоровье брата ее и о путешествии, Бхарата с тревогою стал спрашивать об отце. «Я поспешил сюда, чтобы приветствовать его. Ведь это время дня он проводил всегда в твоих покоях, – молвил Бхарата, обращаясь к царице. – Почему его нет здесь сейчас? Где он? Я хочу припасть к его ногам».

И Кайкейи ответила тогда: «Государя, отца твоего, постигла участь, ожидающая все существа в этом мире».

Вняв вести о смерти отца, Бхарата, обуреваемый великою скорбью, упал на землю как подкошенный. И лик его, прекрасный, как месяц осенней ночью, исказился от рыданий, горькие сетования слетели с уст его. Кайкейи, утешая его, помогла ему подняться, и тогда Бхарата спросил: «Какой недуг сразил отца моего? Что говорил он перед смертью? Расскажи мне о последних его минутах». Кайкейи поведала ему обо всем. ««Благословенны те, кто дождется возвращения Рамы и Лакшманы вместе с Ситой» – таковы были слова государя перед смертью», – сказала она.

Предчувствуя еще и другую беду, Бхарата спросил печально: «Куда же удалился Рама с Лакшманой и Ситой?» И Кайкейи, тщеславной исполненная радости, рассказала ему о том, как добилась она изгнания Рамы и царства своему сыну.

Бхарата, выслушав ее, сказал горестно: «Лишившись отца и старшего брата, который заменил бы мне отца, что стану я, несчастный, делать с царством? Бремя царского долга не по плечу мне; но даже если бы я был его достоин, я никогда не принял бы его, пока жив Рама, законный наследник царского трона. Как могла прийти в голову тебе эта нечестивая мысль? Что сделали тебе дурного Рама, или Каушалья, или Сумитра, ввергнутые тобою в пучину горя? О ты, убившая своего супруга, о враг мой в образе матери, не говори со мною! Ты не дочь своего отца, ты – демонское отродье, явившееся на погибель нашего рода! Уходи прочь, умри, отправляйся в ад – нет для тебя иного пути! Как смыть мне позор, который ты навлекла на меня? Я тотчас возвращу из изгнания Раму, достойного высочайшей славы, сам же я удалюсь в лесную пустыню». И с этими словами Бхарата, сбросив с себя украшения, снова опустился на землю, вздыхая, как разъяренная змея.

Между тем Каушалья, услышав голос Бхараты во дворце, сказала Сумитре; «Сын коварной Кайкейи вернулся. Я хочу видеть его». И когда Каушалья встретила Бхарату и Шатругхну, оба царевича поклонились ей в ноги, глубоко изъявляя горесть. Каушалья же сказала, обращаясь к Бхарате: «Вот и обрел ты желанное царство, лишенное терния, уязвлявшего твое сердце! Твоя мать коварством добилась этого для тебя. Но ей надлежало отправить меня в изгнание вместе с моим сыном. Сделай это ты, о Бхарата! Повели, чтобы меня и Сумитру отослали туда, где в лесном безлюдье ведут жизнь подвижников наши сыновья и Сита!»

Пораженный в самое сердце упреком Каушальи, Бхарата упал к ее ногам, восклицая со слезами: «Не укоряй меня, о благородная царица! Я жил в далекой стране, не зная ничего о замыслах моей матери; я никогда не желал царства! Ты знаешь, что я всегда был предан Раме; пусть проклят будет тот, кто рад его изгнанию, пусть не увидит он лица своих детей, пусть кончит дни свои в одиночестве, презренный и покинутый родными и друзьями!» И, смягченная клятвами Бхараты, Каушалья обняла его и обратилась к нему со словами утешения. И мудрый Васиштха приблизился к Бхарате, призывая его смирить свое горе, и напомнил ему о его долге – свершить над телом отца погребальный обряд. И Бхарата повелел жрецам исполнить необходимые обряды, и те повиновались.

Тело царя извлекли из чана с маслом, возложили на колесницу, и под всеобщий плач и стенания колесница выехала из городских ворот; царские жены и сыновья, жрецы и советники шли за нею. На берегу Сарайю, у погребального костра, жрецы прочли молитвы и пропели похоронные гимны. И, вернувшись во дворец, все, провожавшие тело царя к месту сожжения, провели десять дней, лежа на земле и предаваясь скорби.

На двенадцатый день Бхарата принес поминальную жертву шраддха и щедро одарил всех брахманов, свершавших обряды. В тринадцатый день он пешком пришел на место сожжения тела царя и здесь долго оплакивал отца.

Когда он вернулся во дворец, Шатругхна, деливший с ним горе, обратился к нему со словами: «Как могло случиться, что Рама, могучий воин, чтимый всеми, был изгнан в леса женщиной? И почему брат мой, отважный Лакшмана, не вступился за него перед отцом? Ибо царь, под влиянием женщины, поступающей несправедливо, должен быть остановлен в деянии своем». И в то время как он говорил так, в дверях появилась горбунья, богато одетая, увешанная драгоценностями и умащенная благовониями, подобная разряженной обезьяне.

Бхарата, стоявший у двери, схватил злодейку и толкнул ее к Шатругхне со словами: «Вот та, из-за которой изгнан Рама и отец наш лишился жизни. Поступай с нею как знаешь». И Шатругхна набросился на горбунью с великой яростью, она же подняла отчаянный вопль, огласивший покои, а служанки, сопровождавшие ее, разбежались с криками во все стороны.

Когда Шатругхна поволок по земле визжащую горбунью, украшения ее рассыпались повсюду, усеяв пол; царица Кайкейи, устрашенная гневом Шатругхны, кинулась к сыну, моля о защите. Бхарата сказал брату: «Оставь ее. Женщину не должно убивать. Если мы убьем горбунью, Рама не одобрит нашего поступка». И Шатругхна отпустил Мантхару, а та, подобно попавшей в силки куропатке, бросилась с жалобным плачем к ногам Кайкейи.

Утром четырнадцатого дня царские советники явились к Бхарате и попросили его стать царем Айодхьи.

Но Бхарата отверг их просьбу. Он повелел снарядить войско – пехоту, конницу, слонов и колесницы – и проложить для него дорогу через леса, чтобы идти с ним к месту изгнания Рамы.

И несметные толпы искусных работников явились, чтобы исполнить веление Бхараты. И были среди них умелые строители дорог и мостов, люди, сведущие в качествах почвы, в проведении каналов, землекопы, лесорубы, плотники, тележники, сторожа, корзинщики, повара, проводники по лесным дебрям. Они пришли, снабженные всеми нужными орудиями и принадлежностями, и принялись за работу с усердием и сноровкой. Они расчищали заросли, валили деревья, прорубали просеки в лесу и продвигались вперед, прокладывая дорогу; они срывали бугры на пути и выравнивали почву; засыпали землею ямы и рытвины; мостили дорогу; перекидывали мосты через реки; в местах, бедных водою, рыли пруды; там, где нужно, вырубали лес, в других же местах сажали деревья и разбивали цветники вдоль пути. Так довели они дорогу до берегов Ганги, и чем дальше, тем она выглядела прекрасней, словно тропа небожителей.

И в назначенный день огромное войско двинулось вслед за Бхаратой по этой дороге. Тысяча слонов, шесть тысяч лучников на боевых колесницах, сто тысяч всадников сопровождали славного царского сына в его пути к месту изгнания Рамы. Впереди него на блистающих, как солнце, колесницах ехали верховные жрецы и советники, а позади – царицы Каушалья, Сумитра и Кайкейи; вместе с ними, жаждущие видеть Раму, отправились в путь почтеннейшие из жителей Айодхьи; и за войском следовали тысячи купцов, торговцев тканями и драгоценностями, тысячи золотых дел мастеров, гранильщиков алмазов, искусных горшечников, ткачей, оружейников, стекольщиков, резчиков по слоновой кости, поваров, торговцев вином и благовониями, банщиков, врачей, прачек, портных, певцов, музыкантов и танцовщиц, тысячи горожан всех званий со своими женами.

Войско достигло Ганги и стало многолюдным лагерем на ее берегу вблизи Шрингаверапуры. По просьбе Бхараты царь нишадов снарядил сотни судов и лодок, больших и малых, чтобы переправить его с войском и свитой на другую сторону. На большом, красиво украшенном судне, с гребцами и музыкантами на борту, Бхарата с Шатругхной, царские жены, советники и жрецы пересекли благополучно Гангу, а на других лодках и плотах переправилось все войско Бхараты со слонами, конями, колесницами, оружием, продовольствием и все люди, сопровождавшие войско и царевича.

Со своей многочисленной свитой Бхарата двинулся дальше. И после долгого и утомительного пути, миновав священную обитель Бхарадваджи и переправившись через Ямуну, в один из дней он завидел наконец перед собою вершины Читракуты.

Дозорные, шедшие впереди войска, заметили дым, поднимающийся на вершине горы, и доложили о том Бхарате. Догадавшись, что они приблизились к обители Рамы, царевич приказал войску остановиться и пошел дальше один, взяв с собою только Шатругхну и Сумантру.

Бхарата на Читракуте

Рама и Сита сидели у очага за полдневною трапезой, когда увидели поднявшиеся над окрестностью тучи пыли, и глухой отдаленный шум, подобный раскатам грома, коснулся их слуха. Рама кликнул Лакшману, а затем сказал ему: «Слышишь ли ты этот грозный нарастающий рокот, о Лакшмана? Видишь бегущие в тревоге из леса стада оленей и буйволов, диких слонов и львов? Узнай, кто спугнул их – царская ли охота посетила окрестные леса, или некий свирепый зверь рыщет поблизости от нас».

И Лакшмана пошел и взобрался на вершину дерева шала. Оглядевшись кругом, он обратил взор на восток. Там увидел он огромное войско, движущееся к Читракуте с развернутыми знаменами, – слонов, колесницы, конницу, пехоту – словно волны океана; тучей покрыло оно долины и холмы.

Поспешно возвратившись, Лакшмана сказал Раме: «Потуши огонь, о Рама, и отведи поскорее Ситу в потаенную пещеру; натяни тетиву на свой лук, приготовь стрелы и надень кольчугу. Бхарата, сын Кайкейи, приближается сюда с несметным войском, намереваясь убить нас обоих, чтобы обезопасить от покушения власть свою над царством.

Ныне, – продолжал Лакшмана, пылая гневом, – я встречусь с Бхаратой, из-за которого ввергнуты мы в эту великую невзгоду! Поистине, я убью его! И я не вижу в том греха, о Рама, чтобы убить того, кто причинил нам зло. Сегодня же увидит Кайкейи, как падет ее сын от руки моей! Я убью и Кайкейи, я истреблю всех наших недругов, и ты обретешь царство, принадлежащее тебе по праву!»

Но Рама, догадываясь об истине, постарался успокоить Лакшману. «Нет сомнения, узнав о нашем изгнании, Бхарата пришел сюда повидать нас. Я не верю, что он может замыслить против нас зло, – сказал Рама. – У тебя нет причины говорить о нем дурно, Лакшмана. Брат не должен восставать на брата в борьбе за царство». И сын Сумитры, устыдившись, понурил голову и сказал Раме: «Быть может, и отец наш пришел вместе с войском, чтобы навестить нас».

Бхарата между тем, оставив войско у подножия Читракуты, отправился к обители Рамы в сопровождении Шатругхны и Сумантры, угадывая путь по дыму, поднимавшемуся над лесом. И, пройдя по лесным тропам, он увидел хижину, крытую листьями пальм и деревьев шала, и горящий очаг, и Раму, и Ситу, и Лакшману, сидевших у очага на постланных на земле звериных шкурах.

Увидев Раму, одетого в рубище, с оленьей шкурой на плечах, Бхарата зарыдал и бросился к его ногам. «О благородный брат мой! – вскричал он. – Из-за меня ты терпишь эти невзгоды, ты, достойный царской участи! О я, несчастный, презренна жизнь моя, жалок мой удел!»

Рама, едва узнав Бхарату, исхудавшего и бледного лицом, обнял его крепко и, прижав к груди своей, заговорил с ним ласково. «О, как долго я не видел тебя, мой мальчик! – молвил Рама. – Зачем ты пришел сюда, в этот дремучий лес? Ты не должен был делать этого, пока жив твой отец. Здоров ли государь, отец наш? Здоровы ли Каушалья и Сумитра? Благополучна ли царица Кайкейи? И как правишь ты страной, как живется под твоею властью народу Айодхьи и окрестных земель?»

Бхарата отвечал: «Наш отец покинул нас, он взошел на небо, сокрушенный горем о сыне. Моя мать Кайкейи тому причиной. Тяжкий грех совершила она, стремясь завладеть царством, и ад будет ее уделом. Я же, раб твой, пришел сюда вместе с советниками просить тебя о милости – вернись в Айодхью и будь нашим царем, о Рама!»

Услышав о смерти отца, Рама, пораженный как ударом грома, упал на землю, словно дерево в цвету, подрубленное топором. Братья его и Сита разразились рыданиями, видя это. Они обрызгали его лицо водою, и, придя в себя, Рама сказал: «О Сита, свекор твой умер; о Лакшмана, ты лишился отца! Что делать мне теперь в Айодхье, когда нет там моего отца и повелителя?! Я не вернусь туда, даже когда истечет срок изгнания».

Вместе с братьями и Ситой, заливающейся слезами, и с Сумантрой Рама сошел к берегам Мандакини, струящейся среди цветущих лесов, и совершил поминальный обряд возлиянием воды. Затем, совершив поминальное жертвоприношение плодами, называемое пинда, братья вернулись к хижине Рамы, оглашая окрестность плачем.

Услышав этот плач, воины и приближенные Бхараты догадались о встрече его с Рамой. Тогда войско двинулось к обители, сотрясая землю своею поступью, и, вспугнутые, бежали при его приближении олени, вепри, львы, буйволы, тигры, гаялы, антилопы, а лесные птицы разлетались во все стороны. И Рама приветливо встретил у своего жилища друзей своих и доброжелателей.

Васиштха привел жен Дашаратхи к хижине Рамы. Видя бедную хижину и Раму в одежде отшельника, горько сетовали царицы; Рама поклонился им в ноги, и вслед за ним поклонились Лакшмана и Сита. Каушалья плакала, увидев изгнанников в лесной глуши, в дикой местности, отдаленной от родного дома.

В присутствий царских жен и советников, почтенных горожан Бхарата опять обратился к Раме, заклиная его вернуться в Айодхью и принять бразды правления государством. Все присоединились к просьбе Бхараты. Но Рама был тверд в своем решении следовать велению отца. «Слово царя должно быть нерушимо, – сказал Рама. – И сын обязан повиноваться велению отца после смерти его, как и при жизни. Отец наш обещал твоей матери, спасшей ему жизнь, исполнить два ее желания. И наш долг, долг сыновей его, – все сделать для того, чтобы обещание его было исполнено. Поэтому пусть царский балдахин осеняет твою голову; мою же осенит листва деревьев в дремучем лесу».

Ни братья, ни мудрый Васиштха, ни царицы, ни горожане, ни царские слуги не могли поколебать Раму просьбами своими. Тогда Бхарата сказал Сумантре: «Пойди принеси охапку травы куша и положи ее здесь, у дверей хижины». И когда колесничий повиновался его словам, Бхарата лег на траву и сказал: «Я останусь здесь, пока Рама не согласится принять власть над царством. Слушайте меня, советники и приближенные! Если он откажет мне, я и тогда останусь здесь и разделю с ним его изгнание. Я никогда не желал царства отца моего, царства, коего я не достоин. Пусть правит им тот, кому доверит его Рама».

Рама сказал: «Встань, о Бхарата, возлюбленный брат мой! Возвращайся в Айодхью. Ты достоин этого царства, о украшение рода Рагху! Вместе с мудрыми советниками и приближенными ты будешь править им справедливо и со славой. Не порицай свою мать; оказывай ей уважение, которое матери оказывать должно. И знай, что скорее красота покинет луну, Гималаи лишатся снегов и выйдет из своих берегов океан, нежели я отступлюсь от обещания, данного моему отцу и повелителю».

Видя непреклонную решимость Рамы, замолкли все, вторившие Бхарате. И Бхарата сказал тогда сыну Каушальи, тяжело вздыхая: «О благородный, сними с ног сандалии твои, украшенные золотом». И, взяв сандалии Рамы, он поклонился им и сказал: «Я беру их с собою в Айодхью; им я передаю царскую власть. Сам же я, облачившись в одежду отшельника, останусь за пределами города и, твой наместник, буду ждать твоего возвращения. Если же ты не вернешься через четырнадцать лет, я войду в огонь костра».

«Да будет так», – сказал Рама и обнял Бхарату и Шатругхну. И, простившись с Рамой, Бхарата, Шатругхна, царицы, свита их и войско, глубоко опечаленные, покинули Читракуту.

И, вернувшись в Айодхью, Бхарата не остался в ней. Он удалился в Нандиграму, селение, лежавшее к востоку от столицы, и, поместив сандалии брата под царским балдахином как залог возвращения изгнанного, правил страною именем Рамы.

Изганники покидают Читракуту

Спустя немного дней после ухода Бхараты стал замечать Рама, что странно переменилось поведение отшельников, живших под его защитой на Читракуте, вблизи его дома. Явно поселилась в них какая-то тревога; и он заметил, что при встрече с ним они переговариваются тихо и бросают па него вопрошающие взгляды.

Тогда, видя по их лицам, что они пребывают в смущении и страхе, Рама обратился к старейшему из отшельников, сложив почтительно ладони. «О премудрый, – сказал он, – не нарушил ли я закона прежних государей в глазах этих святых людей, что привело в смятение их души? Или брат мой Лакшмана совершил что-либо его недостойное? Или жена моя Сита не оказала вам должного почтения, как то приличествует женщине?»

И ответил ему старец, дряхлый и согбенный, тряся головою: «Мог ли нарушить закон благочестивый и щедрый покровитель отшельников? Нет, сын мой, причина их тревоги другая. Это страх перед ракшасами угнетает их, об этом ведут они речи между собою. С тех пор как ты поселился у нас, ракшасы, ненавидящие тебя, не дают покоя нашей округе. Кхара, младший брат Раваны, и с ним другие дерзкие и кровожадные демоны-людоеды преследуют отшельников, являясь им в чудовищных и отвратительных личинах, наводящих ужас; они забрасывают святых отшельников нечистотами, во время жертвоприношений опрокидывают сосуды с жертвенной пищей и льют воду на священный огонь. Невидимками подкрадываются они к нашим хижинам и похищают жителей, мучают их и убивают. О Рагхава, мы не можем больше оставаться в лесах Читракуты, кишащих бесами; мы решили покинуть эту обитель! Недалеко отсюда есть цветущая лесная страна, изобилующая плодами и съедобными кореньями. Туда ухожу я со своим народом; уходи и ты с нами! Негоже тебе оставаться здесь в безлюдье, среди враждебных духов».

И вскоре отшельники ушли с Читракуты. Тогда Рама стал размышлять и решил, что не останется долее в этих местах. «Здесь виделся я последний раз с моею матерью, с Бхаратой и горожанами; память об их слезах и горе не покидает меня. К тому же слоны и кони благородного Бхараты истоптали все кругом, и местность уже не радует взора. Нам следует уйти отсюда». Так думал Рама, и он поведал о своем решении Лакшмане и дочери Видехи.

В тот же день они оставили склоны Читракуты и к вечеру достигли обители благочестивого Атри, который принял Раму, как родного сына. Там провели они ночь, а наутро собрались продолжить путь. У отшельников, свершавших утренние обряды, Рама спросил, кто населяет леса, начинающиеся за оградой обители. И он узнал, что леса кругом полны хищных зверей и ракшасов, питающихся человеческим мясом; что нередко гибнут в лесу путники-отшельники, когда не соблюдут они должной осторожности или пренебрегут обрядами. Жители пустыни указали Раме тропу, проложенную отшельниками, и вместе с Ситой и Лакшманой он углубился в дремучий лес, подобно тому как скрывается солнце в непроглядных тучах.

Читать часть 1, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7

Купить книгу

DOCРамаяна. Книга вторая. АЙОДХЬЯ. ОТРЕЧЕНИЕ ЦАРЯ ДАШАРАТХИ
EPUBРамаяна. Книга вторая. АЙОДХЬЯ. ОТРЕЧЕНИЕ ЦАРЯ ДАШАРАТХИ