[Благословенный сказал]:
«Монахи, необученный заурядный человек испытывает приятное чувство, болезненное чувство, ни-приятное-ни-болезненное чувство. Обученный ученик Благородных тоже испытывает приятное чувство, болезненное чувство, ни-приятное-ни-болезненное чувство. Так в чём же, монахи, разница, в чём несоответствие, в чём отличие между обученным учеником Благородных и необученным заурядным человеком?»
«Учитель, наши учения укоренены в Благословенном, направляемы Благословенным, находят пристанище в Благословенном. Было бы хорошо, если бы Благословенный [сам] прояснил значение этого утверждения. Услышав это из его уст, монахи запомнят это».
«Тогда слушайте внимательно, монахи. Я буду говорить».
«Да, Учитель» – ответили монахи.
Благословенный сказал:
«Монахи, когда необученный заурядный человек встречается с болезненным телесным чувством, он печалится, горюет и плачет. Он рыдает, бьёт себя в груди, становится обезумевшим. Он испытывает два чувства – телесное и умственное. Представьте, как если бы человека пронзили бы дротиком, а затем его тут же вслед пронзили бы вторым дротиком, так что этот человек ощутил бы чувство, вызванное [ударом] двух дротиков.
Точно также, когда необученный заурядный человек встречается с болезненным телесным чувством, он печалится, горюет и плачет. Он рыдает, бьёт себя в груди, становится обезумевшим. Он испытывает два чувства – телесное и умственное.
Встречаясь с этим же самым болезненным чувством, он питает к нему отвращение. Когда он питает отвращение к болезненному чувству, то в этой ситуации за этим стоит скрытая склонность к отвращению в отношении болезненного чувства. Встречаясь с болезненным чувством, он ищет наслаждения в чувственных удовольствиях.
И почему? Потому что необученный заурядный человек не знает какого-либо спасения от болезненного чувства, кроме чувственного удовольствия. Когда он ищет наслаждения в чувственных удовольствиях, то в этой ситуации за этим стоит скрытая склонность к страсти в отношении приятного чувства.
Он не понимает в соответствии с действительностью происхождения и исчезновения, удовольствия, опасности и спасения в отношении этих чувств.
Когда он не понимает этих вещей, то в этой ситуации за этим стоит скрытая склонность к невежеству в отношении ни-приятного-ни-болезненного чувства1.
Если он ощущает приятное чувство, он ощущает его, прицепившись [к нему]. Если он ощущает болезненное чувство, он ощущает его, прицепившись. Если он ощущает ни-приятное-ни-болезненное чувство, он ощущает его, прицепившись. Таков, монахи, необученный заурядный человек, который прицепился к рождению, старению и смерти; который прицепился к печали, стенанию, боли, горю и отчаянию; который прицепился к страданиям, я говорю вам.
Монахи, когда обученный ученик Благородных встречается с болезненным телесным чувством, он не печалится, не горюет и не плачет. Он не рыдает, не бьёт себя в груди, не становится обезумевшим2.
Он ощущает [только] одно чувство – телесное, но не умственное. Представьте, как если бы человека пронзили бы дротиком, но тут же вслед не пронзили бы вторым дротиком, так что этот человек ощутил бы чувство, вызванное [ударом] только одного дротика.
Точно также, когда обученный ученик Благородных встречается с болезненным телесным чувством, он не печалится, не горюет и не плачет. Он не рыдает, не бьёт себя в груди, не становится обезумевшим. Он ощущает [только] одно чувство – телесное, но не умственное.
Встречаясь с этим же самым болезненным чувством, он не питает к нему отвращения. Так как он не питает отвращения к болезненному чувству, то в этой ситуации за этим не стоит скрытой склонности к отвращению в отношении болезненного чувства. Встречаясь с болезненным чувством, он не ищет наслаждения в чувственных удовольствиях.
И почему? Потому что обученный ученик Благородных знает спасение от болезненного чувства, отличное от чувственного удовольствия. Поскольку он не ищет наслаждения в чувственных удовольствиях, то в этой ситуации за этим не стоит скрытой склонности к страсти в отношении приятного чувства.
Он понимает в соответствии с действительностью происхождение и исчезновение, привлекательность, опасность и спасение в отношении этих чувств. Поскольку он понимает эти вещи, то в этой ситуации за этим не стоит скрытой склонности к невежеству в отношении ни-приятного-ни-болезненного чувства.
Если он ощущает приятное чувство, он ощущает его, отсоединившись [от него].
Если он ощущает болезненное чувство, он ощущает его, отсоединившись.
Если он ощущает ни-приятное-ни-болезненное чувство, он ощущает его, отсоединившись.
Таков, монахи, обученный ученик Благородных, который отсоединился от рождения, старения и смерти;
который отсоединился от печали, стенания, боли, горя и отчаяния;
который отсоединился от страданий, я говорю вам».
[И далее он добавил]:
«Мудрец, обученный, не ощущает
Приятного, болезненного [умственного] чувства.
В этом его великое отличие
От заурядного простолюдина.
В обученном, постигшим Дхамму,
Кто ясно видит этот мир и следующий,
Желанное не провоцирует сознания,
А к нежеланному нет отвращения [у него].
Влечения и отторжения в нём больше не найти,
Ведь погасил обоих он, конец им положил.
Познав чистейшее и беспечальное,
Преодолев существование, он понимает правильно».
В Саваттхи. И тогда Достопочтенный Ананда подошёл к Благословенному, поклонился ему, сел рядом и сказал ему: «Учитель, есть ли такая одна вещь, которая, будучи развитой и взращенной, вела бы к реализации четырёх вещей?