О царь, посланник Чрева пред тобой...» — эту историю о брате-монахе, который пристрастился к чревоугодию, Учитель рассказал в Джетаване. Обстоятельства этой истории подробно описаны в Девятой книге джатак под названием «Джатака о золотом гусе» (434).
И вот однажды в зале для чтения Дхармы зашёл разговор о его чревоугодии. Когда Учитель услышал, что говорят между собой братья-монахи, он послал за тем самым монахом-чревоугодником и спросил его, правда ли, что он настолько жаден до пищи, и тот ответил:
— Да.
В данной джатаке Учитель снова говорит монаху:
— Ты и раньше был жаден, брат, не меньше, чем сейчас; в прежние времена за твою жадность тебе чуть было не отсекли голову мечом.
Затем Почитаемый в мирах поведал о былом.
— Давным-давно, когда в Бенаресе царствовал Брахмадатта, Бодхисаттва воплотился его сыном. Образование он получил в Таккасиле. После смерти отца Бодхисаттва унаследовал царство. И был он настолько избирателен и привередлив в еде, что получил прозвище Царь Лакомка. Кроме того, его расточительность в том, что касалось посуды для принятия пищи, не знала границ: на одно только блюдо он мог потратить сто тысяч монет. Царь Лакомка никогда не принимал пищу при закрытых дверях — таким образом он хотел убедить людей в своих заслугах и добродетелях, а высокая стоимость еды, по его мнению, являлась наилучшим тому доказательством. Он даже приказал соорудить у дверей дворца павильон, отделанный драгоценными камнями, который украшали перед каждым приёмом пищи, и где он, восседая на царском помосте из золота, под белым балдахином, в окружении царевен, получал удовольствие от еды с сотней изысканных вкусов, подаваемой на блюде стоимостью в сто тысяч монет.
Как-то раз за царской трапезой наблюдал некий человек, очень падкий на еду. Увидев, как царь вкушает яства, тот прожора сильно захотел отведать пищи с царского стола. Не в силах совладать со своим желанием, прожора стремительно сорвался с места и с поднятыми вверх руками побежал к царю, громко выкрикивая:
— Посланник! Посланник! О царь!
И вот толпа расступилась и дала дорогу сообразительному любителю поесть. (В то время было принято, что, если человек кричал «Посланник!», его никто не задерживал).
Мнимый посланник, в мгновение ока оказавшись у царского стола, схватил пригоршню риса с царского блюда и положил её себе в рот. Мечник тут же выхватил свой меч, чтобы отсечь голову наглецу, но царь остановил его.
— Не убивай его, — сказал он, затем обратился к мнимому посланнику, — не бойся, ешь дальше!
Тот вымыл руки и сел за стол. После трапезы царь приказал принести своему незваному гостю царской питьевой воды и орех бетеля, а затем сказал:
— Итак, добрый человек, ты сказал, что у тебя есть вести. Что за известия ты мне принёс?
— О царь, я посланник Страсти и Чрева. Сказала мне Страсть: «Иди!» И отправила меня сюда в качестве своего посланника.
С этими словами он произнёс первые две строфы:
О царь, посланник Чрева пред тобой готов пасть ниц,
Не гневайся, о повелитель всех трёх колесниц1!
Имеет Чрево власть, на крайности людей толкает,
На всё они готовы, что страсти потакает.
О царь, посланник Чрева пред тобой готов пасть ниц,
Не гневайся, о повелитель всех трёх колесниц!
Способно Чрево так характер человека изменить,
Что станет он врага об одолжении просить.
Выслушав посланника, царь сказал:
— Это правда. Чревоугодники, побуждаемые страстью, ходят по замкнутому кругу. Как красиво этот человек изъяснился!
Царь остался доволен и произнёс третью строфу:
Чего не сделает один посланник Чрева для другого,
Ибо все мы, живущие, посланники его, нас много.
Поэтому дарю тебе я, брахман, коров тысячу красных
И к ним быка в придачу, — решил искусно ты задачу.
Так сказал царь и продолжил:
— От тебя я услышал то, чего никогда раньше не слышал и о чем никогда не думал. Воистину, это слова мудреца.
Царь был настолько доволен, что осыпал посланника почестями.
Когда Учитель закончил повествование, он провозгласил Истины, услышав которые, монах-чревоугодник достиг плодов третьей стадии пробуждения (анагами — Невозвращающийся), а многие другие получили плоды остальных трёх; и ещё Почитаемый в мирах соотнёс перерождения, истолкованные в джатаке, так:
— Монах-чревоугодник — один и тот же в обеих историях, а Царём Лакомкой был я сам.