Пару птиц в золотом оперении...» — эту историю об одном ненасытном брате-монахе Учитель рассказал в Джетаване. Говорят, что монах тот был жаден до буддистских благ и, пренебрегая своими обязанностями учителя и духовного наставника, довольно рано шёл в город Саваттхи, где трапезничал изысканным рисовым супом, подаваемым со множеством других разнообразных блюд в доме знатной и богатой Висакхи. Отведав в дневное время различных лакомств, риса-падди, отварного риса с фруктами, но так и не удовлетворив свой аппетит, он прямо оттуда отправлялся в дом богатого купца Куллы Анатхапиндики, затем царя Косалы и многих других.
И вот однажды в зале для чтения Дхармы зашёл разговор о его чревоугодии. Когда Учитель услышал, что говорят между собой братья-монахи, он послал за тем самым монахом-чревоугодником и спросил его, действительно ли он столь жаден до пищи, и тот ответил:
— Да.
Тогда Учитель сказал монаху:
— Ты и раньше был жаден, брат; в прежние времена, не захотев довольствоваться трупами слонов, ты покинул Бенарес и, скитаясь по берегу Ганга, забрёл в Гималаи.
Затем Почитаемый в мирах поведал о былом.
— Как-то раз, когда в Бенаресе царствовал Брахмадатта, некий прожорливый ворон стал питаться трупами слонов, но, не удовлетворившись такой пищей, подумал: «Хочу питаться рыбьим жиром на берегу Ганга».
Пробыв там несколько дней и поев мёртвой рыбы, ворон отправился в Гималаи, где стал питаться плодами разнообразных диких деревьев и растений. Пролетая над большим лотосовым прудом, изобиловавшем рыбой и черепахами, он заметил там пару гусей золотистого цвета, которые питались зостерой (эти водоросли ещё называют морским угрём или просто морской травой). Ворон подумал: «Эти птицы очень красивы и привлекательны, они, должно быть, питаются восхитительной пищей. Я спрошу у них, что они едят, и, поев того же самого, тоже приобрету золотистый оттенок».
Подлетев к сидевшим на веточке гусям и любезно их поприветствовав, ворон произнёс первую гатху, прославляющую великолепных птиц:
Пару птиц в золотом оперении
Радостных вижу, да озера гладь.
Кто из птиц почитаем больше людьми?
Хотелось бы ответ мне узнать.
На это золотой гусь ответил второй гатхой:
О ворон, предвестник мора и чумы,
Мы выше птиц других, благословенны мы.
Все земли нашу преданность поют,
И люди, равно как и птицы, хвалу нам воздают.
Так знай: златые гуси-лебеди перед тобой,
Бесстрашно мы парим над морем и землёй.
Выслушав золотого гуся, ворон произнёс третью гатху:
Какими море изобилует плодами,
Откуда взять еду гусям?
Скажите, на какой небесной пище вы живёте,
Что красоту и силу дарит вам?
Тут настал черёд золотого гуся произнести четвёртую гатху:
На море нет плодов,
И не едим мы мяса.
Трава морская под названием зостера
Без примеси греха снабжает пищей нас.
Затем ворон произнёс ещё две гатхи:
Твои слова мне не по нраву;
Я точно знаю, что еду
Мы выбираем, чтоб питала тело,
Ведь внешний облик с ней, как правило, в ладу.
И странно мне: я ем и рис, и соль,
А также масло, фрукты, мясо;
Пирую, как герои, с полей сражений возвратясь;
При этом радуюсь безмерно, в веселье сытом находясь.
Но жизнь на лакомствах не позволяет мне
Красой сравниться с внешностью твоей.
После этого золотой гусь объяснил ворону, почему тому не удалось получить красоту, в то время как сам золотой гусь блистал в всей красе. Об этом идёт речь в заключительных гатхах:
Не утолив плодами голод,
На кладбище попировав, летит,
Преследует добычу жадный ворон —
Ту, что случайно разожгла в нём аппетит.
Но все, творящие худую, злую волю,
Других лишая жизни, запутавшись в страстях своих,
Под грузом совести томятся, наблюдая,
Как красота и сила покидают их.
Те счастливы, кто не приносят зла,
В их теле — сила, в лицах — красота,
Ведь красота — хочу, чтоб понимали все —
Берёт источник свой не только в лакомой еде.
Так золотой гусь укорял ворона. И тот, пристыженный, заявил:
— Не нужна мне твоя красота.
С криком «Кар-кар!» опозоренная птица улетела прочь.
Когда Учитель закончил повествование, он провозгласил Истины, услышав которые, ненасытный брат-монах достиг плодов второй стадии пробуждения (Сакадагами — возвращающийся один раз); и ещё Почитаемый в мирах соотнёс перерождения, истолкованные в джатаке, так:
— Ненасытный брат-монах был тогда жадным вороном, золотой гусыней была мать Рахулы, а золотым гусём был я сам.